Пятьдесят три письма моему любимому - Лейла Аттар (2022)

Измерив и записав что нужно, Келли пометила форму и размер моей груди и стала приносить мне различные протезы на примерку. В конце концов я выбрала силиконовые с внутренним формирующим слоем. Мы подобрали телесный бесшовный лифчик с гладкими чашками и дышащими вкладками, чтобы вставлять в них протезы. Лямки дополнялись мягкими подложками, и эта внешняя поддержка придала мне уверенности и собранности.

– Мне кажется, выглядит очень естественно, – сказала Келли. – Но вам будут нужны и более красивые, нарядные лифчики. Может быть, комплект? Я сейчас.

В новом лифчике с протезами я застегнула блузку и посмотрелась в зеркало, чувствуя, что наконец могу ходить без постоянного ощущения собственной неполноценности.

– Джейн, смотри. Я больше не Франкенштейн без сисек.

Ее глаза наполнились слезами. Моя улыбка застыла.

– Ох, Шейда, – заплакала она, крепко обнимая меня.

Так мы и стояли у большого зеркала – она всхлипывала у меня на груди, а я ее утешала.

– Все в порядке, – сказала я.

– Я беременна, – объявила она, сильнее вжимаясь в меня.

– Что? – Я отступила на шаг и поглядела на нее.

– Я наконец беременна!

Мы смеялись. И плакали вместе. И опять смеялись.

Когда вернулась Келли, мы прыгали на месте, держа друг друга за плечи.

– Отличный способ проверить, удобны ли протезы, – сказала она.

Я вышла оттуда с новыми лифчиками, трусиками, купальником с прокладками, витамином Е для шрамов и изогнутой подушкой, на которой, по словам Келли, мне будет гораздо удобнее спать.

– Тебе же еще не пора домой? – спросила Джейн.

Взглянув на часы, я поняла, что до встречи с Троем у меня еще час.

– Зайдем в то кафе?

Мы перешли улицу и выбрали уютный столик у окна.

– И когда же великий день? – спросила я.

Джейн погладила живот.

– Это будет весенний малыш. Конец марта – начало апреля. И, конечно, ты станешь крестной матерью.

– Сочту за честь. Но ты же знаешь, я могу в любой момент вас покинуть.

– Так же, как и мы все, – вздохнула она. – Ну, расскажи, как это было?

Я рассказала, старательно избегая всех самых грубых, страшных моментов, которые так и лезли в рот, желая быть высказанными. Как ты лежишь под ярким хирургическим светом, чувствуя себя еще живой распластанной лягушкой для опытов. Как тебя потом мучают фантомные боли, заставляя думать, что твоя грудь на месте, до тех пор, пока ее не коснешься. Как хочется, чтобы толстые марлевые повязки остались с тобой навсегда, чтобы тебе не пришлось смотреть на свое уродство. Как ты плачешь в ванной, потому что шрамы вздуты и покрыты синяками и совсем не похожи на тонкие чистые линии, которые ты себе представляла. Как «ничего» становится твоей мантрой. «Ничего, ничего, ничего», – пока ты ждешь, чтобы они сказали тебе, что удалили все, что нужно. «Ничего, ничего, ничего», – когда ты видишь складки кожи по сторонам своего тела, потому что ткани под мышками теперь просто висят. «Ничего, ничего, ничего», – когда твоя задница выглядывает из-под тонких больничных рубашек, и ты готова все отдать за обычное теплое одеяло.

Ничего этого я Джейн не сказала. Все это плохо сочетается со шпинатно-клубничным салатом, цыпленком на гриле и прочими пунктами меню.

– А ты не думала о пластике? – спросила она.

– Такую возможность я рассмотрю по ходу дела, – ответила я. – Это значит новые операции. Пересадка кожи, постоянные импланты, реконструкция соска. Пока я просто хочу дать телу шанс зажить и восстановиться.

Джейн кивнула.

– Мы с мамой Мэтта организуем новогодний благотворительный бал. И если бы ты смогла рассказать про свой опыт, это было бы замечательно. Ну знаешь, чтобы стать предупреждением.

– Ну ты же знаешь, где я и где публичные выступления. Я не уверена, что могу поделиться всем этим с комнатой, полной незнакомцев.

– Никаких обязательств. Просто подумай об этом.