Распутье - Тальяна Орлова, Егор Серебрянский (2020)

Он остановился, но тотчас поднял лицо в небо и неожиданно искренне расхохотался.

– Думаешь, я шучу? – Я сделала к нему шаг. Если рванет вперед, то сумею среагировать – это знаю я и знает он, не зря же самолично меня тренировал. – Не только у тебя чувство самосохранения, Коша. Если ты расскажешь Ивану, мне будет очень плохо. Если еще он не решит на меня Нимовского ловить, как на рыболовного червя. Так что мне делать, раз ты уверен в своей правоте? Может, убрать одну проблему – а ты давно моя самая главная проблема, Коша. О том, что мы поехали вместе, знает только Вера, а ее я сумею убедить.

– И много вы ей уже рассказали? – Коша интересовался и вообще не боялся. Хотя вряд ли кто-то видел, как он боится.

– Пока ничего, – заверила я. – Но могу попытаться.

– У вас уже есть доказательства моих или Ивана Алексеевича преступлений? О чем вы будете рассказывать?

– Нет доказательств. Но я уже дважды при ней назвала тебя Кошей, а ты не поправил. Это ничего не доказывает, конечно, но само по себе звучит странно – отчего это солидного помощника солидного политика кличут погонялом? С этого начну, а доказательства позже предоставлю.

– О, какой стройный план действий, – с сарказмом похвалил он. – Так стреляйте, Елизавета Андреевна, чего ждете? Кстати, труп отсюда нужно утащить – здесь много болот, но сейчас не сезон. В любом случае, чем позже меня найдут, тем меньше шансов реального розыска преступника. Не забудьте следы замести. И да, проверьте обязательно, не идет ли запись на видеорегистраторе – на таких мелочах новички и проваливаются. Все запомнили? Так стреляйте! У меня же все равно окончательно добро со злом перепуталось.

Рука у меня не дрогнула – точнее, мне удалось этого не показать.

– Не окончательно. В том-то и дело, Коша, что не окончательно! Я помню, как ты пытался выручить Сашу, помню, что делал для меня! И ведь ты обо мне давно заботился – так, как умеешь, но старался помочь. Так что же с твоим добром и злом, Коша? Почему ты до сих пор кого-то спасаешь, хотя орешь о том, что спасаешься только сам? Может, не столько уж в тебе гнили, раз ты ради других подставляешься?

– Вы меня до смерти заговорить решили или гуманно нажмете на спусковой крючок? – он надо мной насмехался. – Стреляйте уже, Елизавета Андреевна. Я все равно не могу выбрать, кого следует подставить в этот раз.

Я так и держала его на прицеле, а говорить старалась вообще без нервов и как можно честнее – он все равно видит все мои эмоции:

– Это сложно. Будь просто убить человека, то я бы не с тебя начала. Я вижу в тебе правильное, Коша, даже если ты не видишь этого сам.

– Понимаю. А так?

Он из-за пояса вынул еще один пистолет – неожиданно резко, хотя я и подозревала о его наличии. В бардачке у него только с глушителем, но Коша редко бывает невооруженным. И вытянул руку в мою сторону.

– А так, Елизавета Андреевна, проще? – повторил вопрос.

Я как будто больше всего опасалась именно такой картины: мы, замершие в терпком и глубоком кадре, стоим друг напротив друга, будто бы и есть самые главные враги. Все мое самообладание пропало, захотелось сморгнуть этот кадр, убрать его из взгляда. И уже не имеет большого значения, кто выстрелит первым, само это противостояние убивает.

Я не смогла выстрелить, когда он сделал шаг вперед. Затем опустил оружие и упал на колени, схватил мой ствол и прижал к середине лба.

– Стреляй, Лиза, потому что я не знаю, что делать. Прямо сейчас мы поедем домой, и я сообщу Ивану Алексеевичу, потому что подставить ребят не могу. И я не могу поехать домой и сообщить Ивану Алексеевичу. Так стреляй же, гнили во мне достаточно, чтобы саму себя оправдать.