Распутье - Тальяна Орлова, Егор Серебрянский (2020)

И вдруг впечатался губами мне в шею, задышал судорожно, сжал пальцы на моем запястье еще сильнее. Меня всю выгнуло от неожиданности, вытянуло вдоль и вдавило в пол чужим телом. Коша, кажется, вообще себя не контролировал – и эти прикосновения к шее все сильнее отдавали страстью, а не попыткой меня утихомирить. Меня и не надо было успокаивать – стоило бы успокоить его. Свободная его рука с нажимом пошла по бедру, словно в поисках хоть миллиметра обнаженной кожи. И его шепот вытягивал мне нервы до звона:

– Тихо, тихо… как же ты всегда пахнешь… Я не спешу, т-щ…

Он почти ничего и не делал, просто держал и странно дышал, не целовал, а прикусывал кожу и будто бы подминал меня под себя. Застонал коротко, коснувшись языком подбородка. Дергано, непривычно для себя напряженно, чуть приподнялся и остановился мутным взглядом на губах, замер. Коша обманывал, когда пытался убедить, что у него нет сердца. Оно есть – я всем телом чувствовала рваную пульсацию в его груди. Мое же сердце вовсе остановилось. Я разомкнула губы, выдохнув. Но Коша глянул в глаза и отшатнулся, вмиг отпуская и отлетая от меня.

– Упс. Елизавета Андреевна, простите, не признал.

Я вмиг села, обескураженно глядя на него. Сердце, запускайся! Или надо его запустить, начав дышать?

– Это ты меня извини… – залепетала почти нечленораздельно. Выдавила смешок. – Полезла к тебе, недооценила рефлексы.

По-моему, прозвучало исчерпывающе и почти смешно. Но мы почему-то не смогли рассмеяться. Я вставала, будто сама была пьяной, ноги подводили. Уйду быстро и сделаю вид, что ничего такого не произошло. Коша и сам скорее всего не вспомнит – у него вон вообще сознание отключено. Однако всплеска злости я не ожидала, потому и замерла от его крика:

– Елизавета Андреевна, какого черта? Вас уже третий человек учит защищаться! И где результат? Вы ведь даже не попытались!

– А-а, так это ты меня так проверял? – ну вот, теперь шутка получилась еще смешнее. И снова ни один из нас не засмеялся.

Почему не защищалась? Он левша, а руку мою перехватил правой, я не только могла из захвата вырваться, но и по открытой шее хорошенько приложить. Но меня словно парализовало – на все время, пока это продолжалось, дыхание его дерганое, сердцебиение из его груди по всему телу парализовало. Наоборот, я не вывернуться хотела, а влиться в тот же ритм, совпасть дыханиями… что бы это ни означало.

– Видимо, мне надо больше тренироваться, – выдавила перед уходом и не стала дожидаться ответа.

А потом до самого утра мучилась. Противная сцена вышла, непозволительная. На Кошу злиться глупо – ну да, приходит такая молодая баба к пьяному мужику в спальню и ждет адекватности. А зачем я вообще к нему шла? Ведь шла же, летела, словно у меня была серьезная причина. Провоцировала, будто бы и хотела именно спровоцировать.

Под утро меня окончательно раздавило – появилось желание снова заглянуть в его комнату. Он сейчас крепко спит, а мне просто надо убедиться, что во сне у него лицо тоже становится другим. Разумеется, никуда я не пошла, а снова повернулась на другой бок – уже в тысячный раз. И что с дыханием? Оно замирает на мысли, как я лечу вниз, а Коша неудобно пытается перехватить. Потом долго-долго вдох не возвращается, только после волевого усилия. Я страсти-то настоящей никогда не видела, а эта пьяная, фальшивая, минутная страсть меня наизнанку вывернула. Вообще получится когда-нибудь уснуть – или теперь это навсегда: погружаться в дремоту, а потом подскакивать от ощущения падения и перехвата левой рукой? И вот я уже сижу, прижимая пальцы к губам, стирая его застывший взгляд на них.

Коша или вообще не вспомнит, или начнет меня избегать. Последнего я допустить не могла. Но почему-то первое вызывало совсем невыносимую иррациональную тоску. Пусть лучше помнит – это же единственный эпизод его настоящей слабости. И пусть помнит, чтобы не повторилось, потому что это самый яркий эпизод слабости моей.

Глава 18