Король на краю света - Артур Филлипс (2022)

Тэтчер медленно вывел своего слона на поле боя и осторожно убрал руку, как бы предупреждая короля, чтобы он был внимательнее. Обезьяна сидела на плече монарха. Яков снова облизал пальцы и безрассудно толкнул своего собственного слона через всю доску.

— Она, знаете ли, убила моего отца.

Доктор предпочел взять слоном янычара, а не боевую колесницу. Он изобразил разочарование и самобичевание, когда король, облизав пальцы, отомстил обидчику. Тэтчер не был особенно искусен в демонстрации досады и часто вообще забывал ее изображать. Хуже того, он иногда забывал делать ошибки вместо Якова. В то же время, в какой-то момент он понял, что нет особой необходимости подрывать собственную игру — он больше не был в ней так хорош, как в молодые годы. Доска в целом, эта рама для меняющихся форм, труднее поддавалась пониманию. Доктор осознал, что теряет способность видеть закономерности и уже не может запросто вообразить, какой станет партия после принятия решений.

Когда после следующего хода Тэтчера король ничего не сказал, доктор оторвал взгляд от доски. Яков смотрел в никуда, обезьяна трогала его ухо. Король встал с внезапностью, поразившей Тэтчера, с шахматной фигурой в одной руке и бокалом в другой. Красное вино выплеснулось на его украшенные драгоценными камнями пальцы, колет и доску. Обезьяна спрыгнула на боковой столик.

— Этот король… я был всего лишь младенцем и еще не родился, все еще пребывал в утробе королевы Марии. К ее раздутому животу приставили клинок, а я был в дюйме или двух от острия. Видите ли, мой отец убил ее секретаря из ревности. В гневе другой мужчина угрожал убить мою мать, он хотел возглавить протестантское восстание против нее, так как она была католичкой. Понимаете, я все это слышал. Я слышал, как она нашла слова, чтобы избежать опасности, в которую мы оба угодили. Она очаровала всех, в первую очередь моего отца, вернула его себе и римской Матери-Церкви. Меня немного прижали, я повредил ногу, что для вас теперь очевидно. Так или иначе, я никогда не забуду ту власть, которую она имела над ними, ее умение обращаться со словами и тоном голоса. Разновидность чар, но не колдовства, я настаиваю на этом и по сей день.

Доктор Тэтчер сидел неподвижно и молча, наблюдая за тем, как король вспоминает историю, известную в лучшем случае с чужих слов. Он задавался вопросом, воспроизводил ли Яков эти события с некоторой регулярностью, чтобы не забыть их или извлечь из них какой-то урок, или он был вынужден сделать это, захваченный прошлым и перипетиями, связанными с жизнью и смертью матери. Обезьяна под шумок опорожнила мочевой пузырь на пол. Яков ничего не заметил, он продолжал говорить о колдовстве, о яростном и непостоянном христианстве своих родителей.

— Конечно, некоторые вполне могут возразить, что только практикующий колдовство мог обладать подобной силой. Или руководить убийством моего отца вскоре после того случая. Я думаю… — проговорил он, немного успокоившись, — что бывают эпизоды, когда простое человеческое красноречие и обаяние не являются колдовством.

Король, еще раз испытав свою мать и убедившись в ее невиновности, вернулся на свое место, не выказывая ни толики смущения из-за волнения, ни беспокойства из-за обезьяньей мочи. Он слизнул вино с пальцев. Промокнул шахматную доску манжетой и собрал капли с ткани губами, поставил фигуру, которую держал все это время, обратно на доску — не особо задумываясь об игре, выбрав место наугад.

— Учитывая все это, нужно сосредоточиться на случаях несомненной злобы, примерах поклонения Сатане и противоестественных преступлениях, святотатстве и ереси. Это вопросы правосудия и безопасности государства, которые возложены на меня. В Лондоне будет то же самое. Я стану карающим мечом для колдовства, каким был и здесь.

— Ваша мать была католичкой, и ваш отец тоже, ваше величество?

— Да. Все дело в Матери-Церкви, понимаете. А теперь, хм, скажите мне одну вещь, Мэтью Турок.

— Ваше величество?