Ниточка к сердцу - Эрик Рассел (2022)

Лиминг отошел, оставив Марсина озадаченно пускать слюни. Не успев пройти и нескольких шагов, он вдруг вспомнил произнесенную охранником фразу: Мы сегодня даже не сумели их пересчитать. Лиминг тут же вернулся и объявил Марсину:

– Завтра кое-кто пожалеет, что появился на свет.

– Ты нам угрожаешь?

– Нет. Я предостерегаю. Передай своему офицеру. И обязательно поставь в известность коменданта. Это поможет тебе не вляпаться самому.

– Я обязательно им скажу, – пообещал обрадованный Марсин.

На сей раз Лиминг не тыкал пальцем в небо. Ригелианцы – отнюдь не стадо баранов. Не будь у них серьезной причины, они ни за что не устроили бы эту заваруху. Чтобы прийти к аналогичному выводу, чешуйчатым понадобился целый день.

Вечером ригелианцев вывели во двор и велели строиться не общей массой, а покамерно. Чешуйчатые решили облегчить себе подсчет, считая полусотнями. Все шло гладко, пока в одной группе не оказалось двенадцать пленных вместо пятидесяти. Причем эти двенадцать были как на подбор слабыми, больными, ранеными или имели еще какой-то дефект.

Разъяренные охранники бросились в камеру, чтобы выволочь оттуда остальных тридцать восемь упрямцев. Но пленных внутри не оказалось. На двери камеры не было никаких следов взлома, на прутья оконной решетки тоже никто не покушался. Охранники, суетясь и мешая друг другу, стали просматривать, простукивать и прощупывать каждый клочок пространства камеры. Далеко не сразу они обнаружили под одной из каменных плит пола узкий лаз. Лаз вел в туннель. Туннель был пуст.

Над двором истошно завыли сирены, забегали очумевшие охранники, не зная, чьи команды слушать, ибо каждый офицер орал и требовал выполнения его приказа. Тюрьма превратилась в громадный сумасшедший дом. Больше всего чешуйчатых бесило упущенное время. Ригелианцы своим продуманным утренним бунтом сбили пересчет, дав беглецам почти целый день форы. Теперь охранники спешили отыграться на пленных. Их беспощадно били сапогами и прикладами. Ригелианцы едва успевали оттаскивать тела покалеченных соплеменников.

Но этого чешуйчатым было мало. Из оставшихся пленных мятежной камеры они выбрали самого старшего по званию – хромого ригелианского лейтенанта – и поставили его к тюремной стене. Самого расстрела Лиминг не видел, а слышал лишь отрывистые слова команды:

– На караул!.. Целься!.. Огонь!

Вслед за ними раздался винтовочный залп.

Лиминг мерил шагами камеру, то стискивая кулаки до побеления, то разжимая пальцы. Он громко ругался последними словами. Дверной глазок приоткрылся, однако сразу же закрылся, и Лиминг не успел туда плюнуть.

Безумие во дворе продолжилось в камерах ригелианцев. Взбешенные охранники осматривали двери камер, проверяли целость решеток, простукивали полы и стены. Стоило кому-то из пленных недостаточно быстро выполнить приказ, как офицеры разражались потоком брани и угроз.

Когда совсем стемнело, поисковый отряд приволок в тюрьму семерых уставших и измученных беглецов. И снова во дворе зазвучало:

– На караул!.. Целься!.. Огонь!

Лиминг молотил кулаками в дверь, но заглушка глазка не шевелилась. Коридор напротив его камеры был пуст. Проведя еще пару часов в тупом оцепенении, Лиминг слазил за последним куском проволоки и сделал нового нитонисея. Половину ночи он «беседовал» с Юстасом, говоря нарочито громким, угрожающим голосом. Все было напрасно.