Черная магнолия - Иван Любенко (2014)

Капитан, предчувствуя неладное, попросил присяжного поверенного отправиться вместе с ним. Заручившись согласием, он остался ждать внизу. Ардашев тут же разбудил Нижегородцева.

Через четверть часа приятели уже спускались по гостиничной лестнице. Мяличкин и Берг нервно курили у автомобиля. Завидев доктора и адвоката, ротмистр завел мотор. До художественного салона, располагавшегося на Пушкинском бульваре, они доехали быстро.

У одноэтажного здания стояло несколько пустых полицейских пролеток и толпились любопытные. Зембинский — седой старик — еще не отошел от шока и был бледен как полотно. Увиденное потрясло его настолько, что он то и дело сморкался в платок, промакивая глаза, и тихо молился. Было заметно, что он с трудом держит себя в руках.

Внутри фотостудии собрались все судебно-полицейские власти Ялты: следователь Лепищинский, исправник Гвоздевич и даже прокурор. Судебный врач Симбирцев и уже знакомый седовласый эксперт в очках молча делали свою работу. Полицейский фотограф щелкал собственной камерой. В той самой студии, где еще недавно Ардашев и Нижегородцев фотографировались на память, их взору предстала жуткая картина.

Клязьмогоров сидел в кресле для клиентов. Руки несчастного были накрепко привязаны к подлокотникам, а ноги приторочены к массивным ножкам. Искусанные до крови губы посинели. Голова упала набок. Там, где должен находиться нос, зияли два отверстия. Отрезанное ухо лежало на левом колене; на правом — кусок носа. Светлая сорочка и муаровый галстук насквозь пропитались кровью.

Труп кассира Глаголева с перерезанным горлом находился почти у самого порога. Ему, по всей видимости, «повезло» — старика убили сразу, и он умер почти без мучений.

Мяличкин нервно прошелся по комнате и отозвал в сторону Гвоздевича. За невыполненное вовремя приказание капитан грозил исправнику судом и отставкой. И тот, будто нашкодивший ученик, уныло смотрел в пол и согласно кивал плешивой головой.

Как заявил судебный врач, смерть наступила еще вчера вечером. Судя по всему, злодеи вошли внутрь, сразу же убили кассира, а потом принялись пытать фотографа.

Отпечатков пальцев проявилось так много, что выявлять их принадлежность было пустой затеей. Во всем здании провели тщательный обыск, но негативов, чертежей Левицкого обнаружить не удалось. Вскоре выяснилось, что и полицейский наряд, обшаривший съемную комнату фотографа, тоже остался ни с чем. Как объяснил второй следователь, привлеченный к дознанию, еще с порога было ясно, что до них там уже кто-то орудовал.

Ардашев подошел к полицейскому фотографу и, склонившись у него над ухом, что-то прошептал. Тот согласно кивнул, повернул объектив вправо и сделал снимок.

Клим Пантелеевич тем временем осматривал место происшествия. Он обратил внимание, что к правой туфле Клязьмогорова прилип кусок черной вощеной нитки, с дюйм длиной. Нагнувшись, он достал из кармана складную лупу и осмотрел ее. Это обстоятельство не могло ускользнуть от внимания Лепещинского.

— Что-то интересное? — осведомился он.

— Да вот непонятно, откуда на носках лакированных туфель прилипшая грязь, — слукавил Ардашев.

— Так ведь дождь шел. А калош он, судя по всему, не носил, — нашелся с ответом следователь.

Ардашев пожал плечами и покинул комнату. Его догнал Нижегородцев. Доктор, взволнованный увиденным злодейством, заметно нервничал.

— Послушайте, Клим Пантелеевич, а откуда вы могли знать, что Клязьмогорову отрежут ухо?

Повернувшись, адвокат посмотрел на приятеля и сказал:

— Успокойтесь, Николай Петрович. На вас лица нет. Конечно же, я ничего не знал, просто это первое, что мне пришло на ум. Я вижу, у вас нервы на пределе. Не расстраивайтесь. Совсем скоро я распутаю этот чертов клубок, и мы вернемся в Ставрополь. Наверное, Ангелина Тихоновна заждалась… Давайте выйдем на свежий воздух.

Уже на улице к ним присоединились Мяличкин и Берг.