— Мы бываем там ежегодно. Это прекрасное место с дивными пляжами и теплой водой. Мы ездим туда в июне, когда заканчиваются занятия в школе. У фирмы там два больших бунгало, прямо на пляже.

— Митч хочет съездить туда со мной в марте, когда у нас будут весенние каникулы.

— Поезжайте обязательно. Пока мы не завели детишек, мы только и делали, что валялись на пляже, пили ром и занимались любовью. Собственно говоря, именно для всего этого, фирма и обустраивала эти бунгало. А если вам повезет, то и полетите вы туда на самолете фирмы. Работают они все, действительно, много, но зато понимают необходимость хорошего отдыха.

— Не говори мне о фирме, Кэй. Я не хочу слышать о том, что им нравится, что не нравится, что они делают, а что нет, что поощряют, а что, наоборот, не поощряют.

— Дела пойдут на лад, Эбби, вот увидишь. Тебе нужно понять, что и твой, и мой мужья — отличные юристы, но таких денег они больше нигде не заработают. И мы с тобой сидели бы сейчас за рулем в лучшем случае нового «бьюика», а не «пежо» или «мерседеса».

Поддев кусочек мяса вилкой, Эбби возила им по донышку тарелки, размазывая чесночный соус. Отправив мясо в рот, отодвинула от себя тарелку. Бокал из-под вина был пуст.

— Я знаю, Кэй, я знаю это. Но в жизни есть гораздо более важные вещи, чем большой двор у дома и «пежо». А здесь, похоже, никто об этом и не подозревает. Клянусь, мне кажется, мы чувствовали себя более счастливыми, живя в двухкомнатной студенческой квартирке в Кембридже.

— Вы здесь всего несколько месяцев. Митч постепенно выпустит пар, и жизнь у вас войдет в нормальную колею. А уж потом появятся маленькие Макдиры, будут бегать по двору, и не успеешь ты оглянуться, как Митч станет компаньоном. Поверь мне, все очень скоро наладится. Просто у вас сейчас такой период, через который прошли мы все. И, как видишь, живы.

— Спасибо, Кэй. От души надеюсь, что ты права.

Парк был очень небольшим, два-три акра над речным обрывом. Две бронзовые фигуры и ряд пушек хранили вечную память о храбрецах-конфедератах, боровшихся за эту реку и этот город. Под памятником какому-то генералу и его коню прятался нищий. Картонная коробка и потрепанное одеяло служили слабой защитой от холода и замерзающих на лету мелких капелек дождя. Пятьюдесятью ярдами ниже по набережной Риверсайд-драйв несся вечерний поток автомашин. Темнело.

Митч подошел к ряду орудий и встал, глядя на реку, на пересекавшие ее мосты, которые соединяли два штата, Теннесси и Арканзас. Он застегнул куртку, поднял повыше воротник, посмотрел на часы. Он ждал.

Часть крыши Бендини-билдинга едва виднелась в шести кварталах отсюда. Митч оставил машину в центре, в гараже, а до реки добрался на такси. Он был уверен, что за ним никто не увязался. Он ждал. Дувший с реки ледяной ветер активизировал кровообращение, лицо Митча раскраснелось. Ветер напомнил ему зимы в Кентукки, полные одиночества, когда родителей рядом уже не было. Холодные, печальные зимы. Тоскливые, полные отчаяния. Ему приходилось донашивать чужие пальто — подарки друзей или родственников, — никогда ему не было тепло в тех одеждах. Ношеные вещи. Усилием воли он отогнал от себя эти мысли.

Дождь со снегом перешел просто в мелкий снег, и крошечные льдинки застревали в его волосах, кружась, падали на землю. Еще раз он поднес к глазам руку с часами.

Послышались шаги, чья-то фигура возникла из сгущавшейся тьмы и стала приближаться к месту, где он стоял. На мгновение человек остановился, затем снова двинулся вперед, но гораздо медленнее.

— Митч? — Это был Эдди Ломакс, одетый в джинсы и длинное пальто на кроличьем меху. Усы и широкополая белая ковбойская шляпа делали его похожим на плакатное изображение подтянутого мужчины, рекламирующего популярные сигареты. Парень из страны Мальборо.

— Да, я.

Ломакс подошел ближе, теперь их разделяла только пушка. Стоя по ее бокам, мужчины походили на часовых, бдительно следящих за берегом реки.