Каникулы - Екатерина Бунькова (2017)

— И как он тебя обнимал, и… — Эрди случайно оторвал лист кувшинки и растерянно бросил его обратно.

— И? — я слегка занервничала.

— И… — Эрди сглотнул, — и как целовал… под одеждой.

— И? — меня бросило в жар.

— И… и как вы… занимались любовью…

— Что?! — я повысила голос чуть ли не до ультразвука. — Я убью этого врунишку! Мы не занимались любовью, не было такого и быть не могло!

— То есть все остальное было? — уточнил Эрди. Я дернулась, поняв, что попалась.

— Ну было, — пришлось мне признать. — Иначе бы он тебе не рассказывал.

— А он мне ничего и не рассказывал, — заявил Эрди под мое возмущенное «Ах!». — Просто подошел и признался, что впервые в жизни поцеловал девушку и что влюблен в тебя. Это ты мне сейчас рассказала все подробности.

Что? Ах ты мелкий гаденыш! Я закипала. Лапочки-близнецы, милые малыши, как же. Один лапает меня под девизом «делай и не думай», а другой наоборот — подстраивает мне ловушку за ловушкой, то добиваясь свидания, то выпытывая интимные подробности моей жизни.

— Блин, какие же вы придурки! — наконец, выдала я и в сердцах столкнула Эрди за борт. Тот от неожиданности не успел ничего сколдовать, и с головой ушел под воду. По-хорошему, в этот момент полагалось демонстративно хлопнуть дверью и уйти, но я сидела в лодке, которая покачивалась метрах в десяти от берега. Весел не было, а платье — явно не для плавания. Пришлось успокоиться и наблюдать, как жалкий и мокрый Эрди, отфыркиваясь, забирается обратно. Он сел, сжался в комочек, шмыгнул носом и виновато посмотрел на меня:

— Так сильно сердишься?

— А ты как думаешь? — зашипела я, не шевелясь и буравя его взглядом.

— А почему тогда сразу не выкинула, когда узнала, что я — не Лори?

— Не сразу дошло, насколько вы гады, — честно призналась я: мне действительно поначалу их шалость показалась милой — в этом был виноват колдовской поцелуй, он погрузил меня в романтично-глуповатое состояние. Но сейчас мне хотелось если не убить обоих, то как минимум — вызвать родителей в школу (тьфу ты, Академию), нажаловаться, прикрываясь завучем и директором (или кто тут у них), и порекомендовать курс воспитательных работ. К сожалению, рассказать, в чем провинились близнецы на этот раз, я не могла, и пропесочить их по полной программе предстояло мне самой.

— Вези нас обратно, — велела я. — И побыстрее! А то вообще с тобой разговаривать не буду.

Эрди тут же развернул лодку и развил такую скорость, что за кормой вздымались пенные крылья. Нос лодки чуть приподнялся, а в лицо стал бить прохладный ветер — самое то, чтобы успокоиться. Жаль только, что из-за наклона лодки я чувствовала себя жирной коровой, из-за которой суденышко вот-вот пойдет ко дну.

Эрди был послушен как никогда. И каблуки мне еще уменьшил, и накидку дал менее прозрачную, и дорогу показывал, поминутно услужливо оглядываясь, не нужно ли еще что-нибудь. С него все еще капала вода, а в некоторых местах к одежде прилипли водоросли. Выглядел он жалко. Вот так ему и надо: будет знать, как на мне свои способности к допросу отрабатывать. Впрочем, когда мы подошли к карете со скучающим на козлах кучером, я все-таки напомнила Эрди, чтобы он почистил и высушил свою одежду: не садиться же на одно сиденье с этой болотной кикиморой.

В дороге я немного успокоилась и даже с удивлением поняла, что уже успела простить близнецов. Но из соображений закрепления успеха педагогического воздействия решила Эрди об этом не сообщать: пусть еще помучается. Он честно мучился: сидел, сопел, виновато на меня поглядывая, и нервно сжимал колени ладошками. Я игнорировала его просительные взгляды с высокомерностью Снежной Королевы.