Духовные беседы - Архимандрит Софроний Сахаров (2003)

Когда ученики спорили, где им сидеть на Тайной Вечере (то есть было некое «местничество»), Господь им сказал: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга» (Ин. 13:34). Если мы действительно любим, то любовь, которой мы научились от Бога, — отдает себя в жертву. Христианин, подобно Богу, любит не свысока. (Про Симеона Нового Богослова говорили, что, встречая детей, он кланялся им с истинным почитанием. Так, когда я был во Франции в Сент-Женевьев священником на кладбище, там прислуживал мальчик, сын священника. Ему было всего четыре-пять лет. И я кадил ему с уважением. И он с великим чувством отвечал на это уважение чем-то подобным.) Христос не преподал как заповедь: «Да будете вы все едино, как Мы едино», то есть Отец, Сын и Дух Святой. Но это Он выразил Отцу в молитве. И нам открылось бытие особого порядка, которое никак не укладывается в перспективе формальной логики Аристотеля. Там категориями служат отвлеченные понятия. В нашем христианском бытии мы должны перейти на иную логику, где категориями становится то, что открывает нам Бог. И если Бог в Писании говорит: «Сотворим человека по образу Нашему и по подобию», то это не должно выпадать из нашего сознания: Он сказал не «миллиарды людей — толпы», а человека... И когда говорит Христос Отцу в молитве: «Как Мы едино», — подчеркивается многоипостасное единство Бога, что Бог все-таки один. И когда нос наш задирается кверху, неплохо вспомнить слова Христа, чтобы контролировать себя, насколько мы далеки от этого состояния.

Но, вот, сейчас «жмут» меня слова. Сказать вам? — Это великое состояние! Когда оно приходит к человеку в форме благодати, то живется самим человеком как единственно естественное и нормальное состояние. И как будто бы даже не о чем говорить, все так ясно и естественно!

Какой разлад принесло падение Адама! Как трагичны все эти пять с лишним тысяч лет, по преданию, с сотворения Адама и падения его! Господь говорил с Адамом в Раю. Но Адам, почувствовав в себе свободу самоопределения, пал гордостью: «Я сам буду себя строить». И это есть начало «человекобожия», о котором так много говорят люди, и особенно в нашу эпоху: «Отойди, Бога нет! Бог — это человек». Наша вера в том, что мы созданы Богом, а не мы создаем Бога. И в основе нашей веры лежит не философия, как бы гениальна она ни была, а явление (теофания) — Богоявление нашим отцам и предкам. И то, что Господь вложил в сердце одного (скажем, в начале — Авраама), то уже было вложено во все человечество как идея. И эта наша традиция хорошо выражена в ирмосе канона Андрея Критского: «Сей мой Бог, и прославлю Его, Бог отца моего, и вознесу Его».

Открывшись как Персона, Бог создает нас по образу Своему и по подобию. То есть мы должны жить подобно тому, как живет Сам Бог. Но начинаем мы в нашей школе монашеской с очень маленького смиренного дела, и дальше — «не подымаем носа». Но это маленькое дело послушания монашеского есть начало нашего спасения. Мы не хотим сделать, как Адам, который захотел вдруг жить по своей воле. Так, отсекая волю нашу с разумом, мы постепенно готовим свой ум и сердце к восприятию того, что выражено в молитве Христа к Отцу: «да будут все едино, как Мы едино» (Ин. 17:22).

Начало нашей веры — «Яхве! Азъ есмь Сущий»; после которого Моисей восходит воспринять закон. Хотя закон для нас после Откровения Христа становится уже узким и образ жития персоны-ипостаси не укладывается в его рамках, все-таки закон приготовил людей, способных восприять воплощение Бога. В веках богословы мучаются тем, как объяснить, что Христос есть Бог, Который сотворил весь этот мир. Ибо мы Его знаем как человека, и смиренного человека: Его осудили, Его били, на Него плевали, Его ненавидели...

Но вот затем Господь сказал: «Восхожу к Отцу Моему», и заповедал: «Шедше по всей земле, крестите во имя Отца, и Сына, и Святого Духа» (Мф. 28:19). И это есть наша вера. И кроме христианского, нет никакого другого откровения, которое мы приемлем как истинное.