Дом последней надежды - Екатерина Лесина (2018)

Во-вторых, тьеринг-таки сделал несколько попыток встретить меня, но стоило ему приблизиться к дому, как случалась вспышка ярости и…

…об этом тихо рассказал Хельги. Не мне, Шину, но та держалась рядом, а рассказывал он вовсе не шепотом.

Точно магия.

В-третьих, от меня пахло нькьехлиффром.

Что за он?

Кто.

Человек, которому боги судили великий дар менять обличье. Вот как Бьорни, способный обращаться в белого медведя. Да, оттого он и выглядит так… его матушка была из местных, кого в деревушке купили, да только к отцу она всей душой прикипела, а потому и прожила долгую жизнь.

Недавно преставилась.

От старости.

А батюшка, стало быть, следом ушел, не пожелал оставаться один, без пары… вот Бьорни и привязался к Урлаку. За старшего признал.

Ходит следом.

Он еще молодой. Нькьехлиффрам долгая жизнь суждена, да только одинокая. Бабы-то зверя чуют и боятся. Стало быть отыскать которую сумеет за звериным человечье разглядеть, сложно.

А он другого почуял.

Другую.

…и я знаю, кого. Что ж… быть может, оно и к лучшему.

— Передай ему, что я буду рада видеть его в своем доме и познакомить со всеми… и если он отыщет ту, которая и вправду принадлежит к его роду, и пожелает взять ее в свою семью… — я задумалась, подбирая формулировку. — Заботиться о ней и беречь, то я не буду ее удерживать.

Белый заурчал.

И волосы на затылке его поднялись дыбом, а сходство с медведем стало поразительным.

Успокаиваемся.

Дышим глубоко.

Улыбаемся и всячески изображаем безмятежность.

— Он рад, — не слишком уверенно произнес Урлак. — И будет счастлив помочь…

Оба замолчали.

Вот ведь… я сюда шла за деньгами, а теперь сижу на чурбаке, и телу непривычно и неудобно в этой позе, хотя разум мой как раз утверждает, что именно чурбаки и позже стулья с креслами нормально, а коврики и циновки — извращение.

Не в этом дело.

И не в шелке.

Не в мужчинах, которых вдруг стало больше. Нет, они не приближались, проявляя явное благоразумие, но у всех вдруг оказывались очень важные дела неподалеку. Вот кто-то устроился прямо на земле с комком веревок. Сбруя? Снасти? Парень перебирал эти веревки с нарочитым вниманием, которому я не поверила… а вот тот гвоздь в стену вколачивает, того и гляди стену насквозь проломит.

И…

Шину тронула меня за рукав, спрашивая разрешения, и я кивнула. Конечно. Пусть идет. Ей здесь, полагаю, все знакомо. И она совершенно уверена, что вреда мне не причинят. А репутация… ее давно уже нет.

…в прошлом меня такие мелочи не беспокоили.

— Женщина, ты выглядишь усталой, — сказал тьеринг.

Спасибо.

Я знаю.

— Вороны сказали… — он запнулся и почесал переносицу. А беловолосый, который уселся прямо на землю, проурчал что-то неразборчивое. — Он говорит, что от тебя пахнет дурной волшбой. И что если ее не снять, ты заболеешь.

Надо же… а я уже стала надеяться на лучшее, но нет…

— Это… один… человек… — мне сложно подбирать слова, а массивные пальцы, уткнувшиеся в спину, мешают сосредоточиться. Пальцы шевелятся и, кажется, пробираются сквозь шелк. Того и гляди в меня влезут. Бьорни хмур и сосредоточен.

Язык высунул.

Белесый.

— Он заберет чужое, — пояснил Урлак. — Он умеет. Его мать способна была видеть тени… и Бьорни многое от нее получил.

Повезло?

Пожалуй, но проблемы это не решит. Одно проклятье снимется, так другое возникнет, тут и думать нечего.

— Глубок, — покачал головой Бьорни и любезно предупредил. — Болеть.

Пальцы его вдруг сделались острыми и впились в мои плечи, аккурат между лопаток. От них хлынула волна холода, а потом жара… а потом небо крутанулось и ударило меня по голове.

Коварное.

Глава 27

В себя я пришла от дыма.