— Я рос сиротой, боярин, без батьки и матки. Вервь растила. А кому чужой нужен? Ел то, что свои не съели, носил то, что своим не надобно. Всю жизнь в холоде и голоде… Много работал, чтоб на свою хатинку собрать, хотя землю мне давали, что другие не хотели, — где расчищать и выжигать надо… Кости от работы трещали. Женился поздно, двадцать два уже было. У однолеток уже по трое деток, а у меня… Олеся тоже сирота. Хотя и красивая, но бедная, никому из хлопцев батьки не разрешали жениться на ней. А мне — так в самый раз. Дочка сразу родилась — жалели мы друг друга. Одна Алена у нас росла. Жена рожала тяжко, порвалось у ней там что-то — больше не тяжелела. Зато дочка вышла такая красавица…

— Давай выпьем, Микула!

— Хорошее у тебя вино, боярин! Хмельное…

— Какой я тебе боярин? Мой батька землю пахал. Зови Кузьмой.

— Добрый ты человек, Кузьма! И Вольга… Как он за меня перед князем заступился — не хотел Улеб даже копья дать… Сразу видно — не здешние вы. Наши, как волки — что бояре, что смерды. Чуть ослаб, затопчут! Вы другие. В вашей стороне все добрые?

— Всякие попадаются. И волки есть.

— Их везде много. Что за жизнь? Батюшка учил: любите друг друга! Все соглашаются, кланяются. А выйдут из церкви… У вас тоже?

— Так.

— Куда доброму человеку идти?.. Нельзя вам тут, съедят!

— Подавятся!

— Надобны вы им, пока война. А как нужда кончится, съедят.

— Мы сами, кого хочешь, съедим!

— Кишка тонка! Не знаете вы наших. Тут брат идет на брата, а сын — на отца! Князья только и знают, что друг с другом воевать, а головы вои простые кладут.

— Ты на войну добровольно пошел.

— С погаными воевать — божье дело. За это, батюшка говорил, все грехи человеку прощаются. И знаешь ты, какое зло у меня к ним.

— Знаю.

— Не видел… Вервь в лесу схоронилась, а несколько стариков решили хатинки свои проведать — на месте ли? Из молодых никто не пошел — боязно, а старики… Их не жалко, зажились. Моя с дочкой за ними увязалась, мы-то без стариков… Имение пожалела — все нам таким потом давалось! Я в отлучке был, так бы никогда не пустил! Эх!..

— Выпей еще! И ешь!..

— Добрая у вас еда! Воев так не кормят.

— Мы и сами так не каждый день. Случай особый.

— Спаси бог, что позвали! Никогда так не ел! Хоть перед смертью…

— Тьфу на тебя!

— Что расплевался! Али сам не знаешь?

— Сгинуть, Микула, дело не хитрое. Надо жить!

— Зачем?

— Вернешься к себе… Ты еще молодой…

— Нельзя мне в вервь. Двенадцать чужих сыновей оттуда увел. Половины уже нет. С меня спросят!

— Могли и без тебя сгинуть!

— Сгинули без меня — спроса не было бы. А так я увел. Не жить мне там. И не хочу. Вчера во сне Олесю свою видел. Стоит, Аленку на руках держит и зовет: «Иди к нам!»

— Не буду я тебе больше наливать!

— А и не надо! Не добреду. Голова тяжелая, ноги тяжелые… Хмельное вино! Браги с полведра надо выпить, чтоб так зашумело. Уважил, Кузьма! Дай я тебя поцелую!..

— Бить тебя будут!

— Напугал! Меня всю жизнь били! Шкура на спине полосатая.

— Могут и убить!

— А в городе не могут? Сам говорил: жить всем осталось два дня!

— Ты мог бы и уцелеть.

— На такой войне, Кузьма, уцелеть трудно. Да и зачем человеку жить, когда не хочется? Ты не печалься, я сам захотел. Поганых побил немало, а сделать так, чтоб им не пришлось больше казнить наших жен и детушек… Радостно мне. Ох, как я им! Я глотки их поганые зубами рвать буду…

— Глотки не надо!

— Не бось! Сначала дело справим, а уж потом…

— Не испугаешься, когда я приду?

— Не из пугливых… Зверья я сроду не боялся, в лесу вырос. Трех медведей на рогатину поднял.

— Меня не подыми!

— Ни за что!

— Дай я тебя поцелую!

— Проводи меня боярин до хода, ноги плохо идут.

— За стенами сам доберешься?

— Доползу.