Вопрос смерти и жизни - Ирвин Ялом, Мэрилин Ялом (2021)

Я присутствовал на поминальном обеде в честь Дэвида Гамбурга, бывшего заведующего кафедрой психиатрии в Стэнфорде. Я очень любил Дэвида: он предложил мне мою первую и единственную академическую должность и стал для меня наставником и образцом для подражания. Я ожидал, что на поминальном обеде увижу всех своих старых коллег и друзей. Однако на мероприятии присутствовали только двое психиатров. Оба были довольно пожилыми, но оба поступили на кафедру через много лет после меня. Какое разочарование: я так надеялся повидаться с теми, кто вместе со мной присоединился к кафедре пятьдесят семь лет назад, когда в Пало-Альто только открылась медицинская школа. (До того времени медицинская школа Стэнфордского университета находилась в Сан-Франциско.)

Расспросив присутствующих, я понял, что, кроме меня, все «первопроходцы» мертвы. Я был единственным, кто остался в живых! Я попытался вспомнить их одного за другим: Пита, Фрэнка, Альберту, Бетти, Гига, Эрни, двух Дэвидов, двух Джорджей. Остальных я забыл: их имена и лица выскользнули из моей памяти. В то время мы были молодыми, талантливыми психиатрами, полными надежд и амбиций, и только начинали свою карьеру.

Какая же все-таки мощная это штука – отрицание. Снова и снова я забываю, сколько мне лет, что все мои одноклассники и друзья мертвы, что я следующий в очереди. Я упорно продолжаю отождествлять себя с мальчишеским «я», пока некое печальное событие не возвращает меня обратно к реальности.

Мое внимание привлекает отрывок на 59-й странице. Я описываю интервью с убитой горем пациенткой, Джулией, которая потеряла дорогого друга и развила у себя сильный страх смерти.

– Что больше всего пугает вас в смерти? – спросил я.

– Все то, что я не успела сделать в жизни, – ответила она.

Это кажется мне чрезвычайно важным и представляет собой ключевой элемент моей психотерапевтической работы. Многие годы я был убежден, что существует положительная корреляция между страхом смерти и ощущением непрожитой жизни. Другими словами, чем меньше степень самореализации, тем сильнее страх смерти.

* * *Смерть близкого человека заставляет нас задуматься о собственной смертности. В одной из первых глав книги «Вглядываясь в солнце» я описываю кошмар, который приснился одной моей пациентке через несколько дней после смерти ее мужа. «Я стою на застекленной веранде небольшого летнего домика и вижу, что недалеко от крыльца притаилось гигантское чудовище с огромной пастью. Мне очень страшно. Я решаю принести жертву, чтобы откупиться от чудовища, и бросаю за дверь мягкую игрушку в красно-зеленую клетку. Чудовище заглатывает приманку, но остается на месте. Его глаза горят. Он пристально смотрит на меня». Смысл сна кристально ясен. Ее муж умер в красной клетчатой пижаме, но сон говорит ей, что смерть ненасытна: следующая жертва – она.

Болезнь моей жены означает, что она, по всей вероятности, умрет раньше меня. Но вскоре наступит и мой черед. Странно, но я не боюсь смерти. Зато мысль о жизни без Мэрилин вызывает настоящий ужас. Да, я знаю, что исследования, в том числе и мои собственные, показывают, что горе конечно: достаточно прожить один год – четыре сезона, дни рождения и годовщину смерти, праздники, все двенадцать месяцев, – и боль утихает. Через два годовых цикла большинство пациентов снова возвращаются к жизни. Так я писал в своих книгах, но я сомневаюсь, что в моем случае это сработает. Я люблю Мэрилин с тех пор, как мне исполнилось 15 лет, и не мыслю жизни без нее. Едва ли мне удастся полностью восстановиться после ее ухода. Я прожил прекрасную, насыщенную жизнь. Все мои мечты и стремления давно реализованы. Мои четверо детей и старшие внуки здоровы и счастливы. Я перестал быть незаменимым.