Вопрос смерти и жизни - Ирвин Ялом, Мэрилин Ялом (2021)

Решив, что психотерапия станет делом всей моей жизни, я поступил в ординатуру в больнице Джона Хопкинса. Это произошло в 1957 году. Признаться, я был одновременно разочарован и озадачен своим первым соприкосновением с психоаналитической школой мысли, особенно ее невниманием к более глубинным проблемам, связанным со страхом смерти. В первый год обучения меня заинтриговала новая книга Ролло Мэя «Экзистенция»[22]. Я прочел ее от корки до корки и понял, что труды многих экзистенциальных философов весьма актуальны и для моей области исследований. Я пришел к выводу, что мне необходимо получить философское образование, и на втором году ординатуры записался на годичный курс по западной философии. Занятия проводились по вечерам, три раза в неделю в здании университета Джона Хопкинса на другом конце Балтимора. Этот курс только разжег мою страсть к философии, и я много читал в этой области. Много лет спустя, получив место в Стэнфорде, я посещал множество философских курсов и по сей день дружу с двумя моими любимыми преподавателями – Дагфином Фоллсдалом и Ваном Харви.

В первые годы работы терапевтом я обращал пристальное внимание на пробуждающие переживания, о которых рассказывали мои пациенты. В книге «Вглядываясь в солнце» я описываю одну из моих пациенток, муж которой умер во время терапии. Вскоре после этого она приняла решение переехать из большого дома, где родились и выросли ее дети, в маленькую двухкомнатную квартиру. Снова и снова она сетовала на то, что ей придется раздать многие вещи, которые хранили воспоминания о муже и детях. Она понимала, что новые владельцы не будут знать историй, связанных с каждой из них. Помню, я проникся к ней необычайным состраданием. Я представлял себя на ее месте. Я знал ее покойного мужа, профессора Стэнфорда, и чувствовал ее боль, когда ей пришлось расстаться со столькими напоминаниями об их совместной жизни.

Впервые я задумался о том, как привнести конфронтацию со смертью в психотерапию, когда перевелся в Стэнфорд. Я лечил многих смертельно больных пациентов и решил организовать для них отдельную терапевтическую группу. В один памятный день ко мне в кабинет вошла Кэти У., замечательная женщина, умиравшая от метастатического рака. Благодаря ее контактам с Американской онкологической ассоциацией мы разработали групповую терапевтическую программу для больных с этим заболеванием. Я, а также несколько моих студентов и коллег вели такие группы многие годы. Хотя сегодня подобные группы достаточно распространены, в 1970 году их, насколько мне известно, еще не существовало. Наша стала первой. Именно в этот период я впервые соприкоснулся со смертью: члены группы умирали от рака один за другим.

Моя собственная тревога по поводу смерти резко возросла, и я решил снова обратиться к психотерапевту. По чистой случайности как раз в это время Ролло Мэй переехал из Нью-Йорка в Калифорнию и открыл кабинет примерно в восьмидесяти минутах езды от Стэнфорда. Я связался с ним, и в течение следующих двух лет мы встречались еженедельно. Он помог мне, хотя, боюсь, мои рассуждения о смерти не раз наносили болезненный удар его психике. (Он был на двадцать два года старше меня.) После окончания лечения я, он, его жена Джорджия и Мэрилин стали близкими друзьями. Много лет спустя Джорджия позвонила и сказала, что Ролло умирает, и попросила нас с Мэрилин приехать к ним домой. Мы бросились туда и вместе с Джорджией сидели у его постели. Ролло скончался примерно через два часа после нашего приезда. Странно, как отчетливо я помню каждую деталь того вечера. Смерть умеет привлекать внимание и навсегда запечатлевается в памяти.

* * *Я продолжаю читать книгу «Вглядываясь в солнце» и натыкаюсь на рассуждения о встречах одноклассников и однокурсников, которые неизбежно вызывают мысли о старении и, как следствие, смерти. В связи с этим я вспоминаю о событии, которое произошло всего два месяца назад.