Вопрос смерти и жизни - Ирвин Ялом, Мэрилин Ялом (2021)

Сегодня, когда некоторые нежелательные симптомы начинают возвращаться, я стараюсь вспомнить, как много я смеялась в компании этих верных, остроумных друзей. Недавно у меня на правом глазу выскочил ячмень. Окулист сказал, что его нужно лечить горячими компрессами и каплями с антибиотиками; он не считал, что это как-то связано с моей болезнью. Но вот появляются еще два, и я начинаю волноваться. Ирв ищет в Интернете «ячмень и множественная миелома». Конечно, ячмень – распространенный побочный эффект велкейда.

Мой терапевт и гематолог говорят, что я должна продолжать делать горячие компрессы, но ни один из них не предлагает отказаться от лекарства. Я снова оказываюсь между двух огней: с одной стороны, этот препарат продлевает жизнь, а с другой – вызывает неприятные побочные эффекты. Как выразился один ученый в книге Кэтрин Эбан «Пузырек лжи»[17] (2019), «Все лекарства ядовиты. Только при самом тщательном контроле они способны принести пользу». Или, как я убедилась после приема ревлимида – химиопрепарата, который спровоцировал мой инсульт, – химиотерапия может продлить вашу жизнь, если только не убьет вас раньше.

Интересно, наступит ли когда-нибудь ремиссия у меня? Или это лето будет последним?

Я вспоминаю слова Экклезиаста: «Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться и время умирать».

Глава 7. Снова «вглядываясь в солнце»

Август

Сегодня у нас важная встреча с доктором М., врачом-онкологом, который отвечает за лечение Мэрилин. Доктор М. соглашается с тем, что побочные эффекты химиотерапии слишком серьезные, но анализы показывают, что более низкие дозировки неэффективны. Поэтому она предлагает другой метод – иммуноглобулиновую терапию, предполагающую еженедельные инъекции препарата, который непосредственно атакует раковые клетки. Она приводит важные данные: у 40 % пациентов развиваются значительные побочные эффекты – от затруднения дыхания до сыпи, – хотя с большинством из них успешно справляются сильные антигистамины. У двух третей пациентов, которые хорошо переносят лечение, наблюдается выраженная положительная динамика. Меня тревожит скрытый смысл ее слов: если Мэрилин окажется в числе больных, которым такой подход не помогает, то надежды нет.

Мэрилин соглашается на иммуноглобулиновую терапию, но, будучи женщиной прямолинейной, задает смелый вопрос: «Если это лечение окажется невыносимым или неэффективным, вы направите меня в отделение паллиативной помощи, чтобы я могла обсудить процедуру ассистированного самоубийства?»

Доктор М. поражена и несколько секунд колеблется, но затем соглашается на просьбу Мэрилин и направляет нас к доктору С., заведующей отделением паллиативной помощи. Несколько дней спустя мы встречаемся с доктором С., проницательной и чуткой женщиной. Она перечисляет множество способов облегчить побочные эффекты лекарств, которые принимает Мэрилин. Мэрилин терпеливо слушает, но в конце концов спрашивает: «Что может предложить паллиативная медицина, если я буду испытывать такой дискомфорт, что захочу умереть?»

Доктор С. отвечает не сразу. Наконец она говорит, что, если два врача подпишут специальную форму, они могут помочь ей добровольно уйти из жизни. Услышав это, Мэрилин заметно успокаивается и соглашается приступить к месячному лечению иммуноглобулином.

Я ошеломлен, но в то же время восхищен прямотой и бесстрашием Мэрилин. Вариантов становится все меньше, и теперь мы открыто, почти буднично обсуждаем, как Мэрилин покончит с собой. Я покидаю врачебный кабинет угнетенный и растерянный.