– Наверное, обдумывала во время путешествия, пыталась определиться…

– У меня такое было наутро после того, как Феликс сделал предложение. – Нэнси потянулась за сэндвичем. – Я рассказала отцу – тот был в восторге, – а сама смотрела в окно на проклюнувшиеся почки и думала о том, что замужество похоже на эти листики, такие нежные, бледные… не знаю, незащищенные, что ли… Вот они распустятся, и все – назад дороги нет. А вдруг гроза или мороз?

– Вы хорошо знали Феликса?

– Не особенно. Видела его несколько раз в гостях под Рождество. А потом он пришел на костюмированную вечеринку, которую устроила моя одноклассница. Когда я приехала, все уже изрядно напились. Феликс был в костюме Зорро – вылитый Дуглас Фэрбенкс[30] в красном плаще и черной шляпе. Позже я узнала, что до моего приезда он успел сделать предложение нескольким девушкам. – Нэнси покачала головой. – Думаю, он все отменил бы, но отец поместил объявление в «Таймс», отступать было некуда, и через полтора месяца мы поженились.

Агата взяла чайник и долила чаю Нэнси, потом себе.

– Брак – всегда прыжок в неизвестность, даже если знаешь человека вдоль и поперек. Иногда получается. И все же я сомневаюсь, что на свете много по-настоящему счастливых браков.

Нэнси наблюдала за бабочкой – красные, белые и черные полосы, словно флаг – на стене над головой Агаты.

– Помните, в поезде вы упомянули, что ваш муж был влюблен в другую? Он ее бросил?

Агата уставилась в свою чашку.

– Он… Мы… мы больше не вместе.

– Ох, простите! Не следовало спрашивать.

Агата протяжно вздохнула.

– Мне очень тяжело об этом говорить, даже сейчас. Стыдно признаться, но я намекнула Кэтрин, что мужа убили на войне.

– Что ж, вас можно понять. И потом, судя по вашим рассказам той ночью, вашей вины тут совсем нет, – заключила Нэнси, откусывая сэндвич.

– Беда в том, что люди всегда назначают виноватой женщину – значит, плохо старалась. А если есть ребенок, то вообще, считай, пропала в глазах общества.

Почему-то сэндвич во рту превратился в опилки. Что она скажет своему малышу, когда тот подрастет и поймет, что папа не выполнил обещания?

«Просто подожди пару-тройку месяцев, не высовывайся…»

И вот она здесь, в чужом городе, на другом конце света, зависит от женщины, которую едва знает и которая наверняка содрогнется в отвращении, когда правда выйдет наружу… Как, ради всего святого, продержаться несколько недель – не говоря уж о месяцах?

* * *

На следующее утро Агата проснулась рано и не сразу вспомнила, где находится. Вчера она рухнула в постель около шести вечера и проспала добрых двенадцать часов.

Какое-то время Агата лежала неподвижно, впервые за неделю наслаждаясь роскошью настоящей постели, затем встала и подошла к окну, выходящему на маленький балкон. Внизу пролегала улица Аль-Рашид – главная транспортная артерия города, полная народу. Почти все прохожие были в национальном одеянии, хотя изредка попадались и европейские костюмы. Большинство шло пешком, некоторые ехали на повозках, запряженных мулами или лошадьми. Мимо протарахтел древнего вида автобус, который тянула упряжка мулов, со спиральной лесенкой в задней части и кучей народу сверху. Видимо, так выглядит утренний час пик.

В тени навеса через дорогу мужчина в тюрбане продавал еду на самодельном прилавке. Позади него еще один подбрасывал на решетке ломти чего-то похожего на баклажаны, пока третий укладывал в лепешки салат и поливал каким-то белым соусом. У прилавка в ожидании толпились арабы, болтали и сплевывали на тротуар. Запах поднимался вверх, и Агата вдруг поняла, что ужасно проголодалась.

Они с Нэнси условились встретиться за завтраком в половине девятого. Свадьба была намечена на десять, а потом каждая отправлялась по своим делам: Агата – на поиски жилья, Нэнси – в британское консульство, узнавать, что же случилось с кузиной.