Ключ Иоко - Варвара Еналь (2019)

Она решительно забрала малыша и велела мне вымыть руки, потом помыть посуду и подмести на кухне. А когда я закончила, мне приказали сидеть в своей комнате и не шуметь. Тогда началась моя жизнь за запертыми дверями.

К малышу меня не подпускали.

– Может, София понянчила бы братика? – спрашивал мой уставший отец, приходя вечером с работы.

– Да как ее пускать к ребенку? Как только посмотрит на него, Валерик сразу начинает плакать. Знаешь, я думаю, что она сглазит ребенка…

Мой отец с Ольгой частенько беседовали на кухне поздно ночью, думая, что я сплю и ничего не слышу.

– Ну что ты придумываешь, Оля? Как она может его сглазить?

– А ты видел, как она на него смотрит? Видел, какие у нее глаза? Злые, Витя! Нет уж, я сама справлюсь с малышом, а она может ходить в магазин, готовить ужин и подметать полы. Она уже взрослая девочка, и надо приучать ее к домашнему хозяйству, иначе так и останется лентяйкой.

Меня просто поразило услышанное. Что значит «сглазить ребенка»? Посмотреть – и он заплачет? Почему Ольга решила, что я могу так делать, что за глупости?!

На следующий день, выслушав очередные наставления мачехи, я дождалась, когда она, уложив малыша спать, отправилась в ванную, и прокралась в родительскую спальню. Кроватка стояла у окна, и Валера сладко спал. Его крошечные реснички лежали на розовой щечке, губки еле заметно двигались, словно ему снилось, что он пьет мамино молоко. Почему Ольга сказала, что у меня злой взгляд?

Я пристально, внимательно посмотрела на Валерика и подумала: «Хочу, чтобы ты проснулся и заплакал. Просыпайся и плачь быстро!».

Не знаю, что было в моем взгляде, но малыш вдруг скривился и издал пронзительный вопль.

Я тут же сбежала в свою комнату, а через минуту из ванной вылетела мокрая Ольга в наспех накинутом халате и понеслась к ребенку. «Так тебе и надо!» – подумала я.

С той поры я частенько пользовалась своим так называемым умением «сглазить», а вид брата уже не вызывал никаких теплых чувств внутри.

2

Мы сидели на полу – я и Дан – и ждали. Огонь в очаге по-прежнему пылал, выбрасывая вверх искры. Никто не подбрасывал в него дров и не раздувал пламени – оно горело само по себе, как заколдованное, освещая изображения на каменных стенах.

Время от времени яркие отблески оживляли старинную летопись. Лицо Иоко приобретало суровое, строгое выражение, глаза хмурились, а Посох поблескивал замысловатыми узорами, и тогда мне становилось страшно. Я поворачивала голову к своему портрету – но мое лицо находилось в тени, и я ничего не могла рассмотреть.

Я не задумывалась всерьез о пророчестве, выбитом под моим портретом. Мало ли что пишут в этих странных темных склепах? Может, это какая-то уловка? Я ведь знала себя: что была доброй и милосердной, что пытаюсь сейчас помочь Иоко, спасти его, вызволить из рук Валеса и Деймеса. Значит, я на правильном пути, и нечего морочить голову всякими сомнениями. Зря Лука злил меня, пытаясь не пустить к моему изображению. Зачем вообще надо было устраивать весь этот цирк? Где он теперь, интересно?

Впрочем, о Луке я тоже особенно не думала. Теперь все мои мысли были поглощены ключом, тем самым, который так сильно напоминал мне о Проводнике. Я привыкла называть его про себя «ключом Иоко». Он должен принадлежать мне. И как только я раньше не догадалась, что могу вернуть его с помощью Дерева ракушек?

И вдруг огонь в очаге на пару мгновений угас, пламя стало слабее, и темнота заполнила весь Склеп. А когда вспыхнуло вновь, я увидела трех воронов. Крупные черные птицы смотрели на меня в упор, не мигая и не отводя глаз. В клюве одного из них блестел заветный ключ.

– Вот и все, – спокойно сказал Дан, – еще одно желание выполнено. Бери его и рисуй башню Мертвяка. Только нужно изобразить чердак башни: там нас не найдет Зоман, и мы будем в безопасности. Я подскажу, как правильно сделать.

– Ты будешь со мной? – спросила я.