Женщина со шрамом - Филлис Джеймс (2010)

— Указание опечатать дверь дал мне инспектор Уэтстон, — пояснил Чандлер-Пауэлл.

Дэлглиш сорвал липкую ленту и вошел в гостиную. Кейт и Бентон последовали за ним. В комнате ощущался сильный запах рвоты, странно диссонировавший со строгой корректностью ее обстановки. Дверь в спальню находилась слева. Она была закрыта, и Чандлер-Пауэлл тихонько ее толкнул: она открылась, хотя ей мешали валявшийся на полу поднос, разбитые чашки и чайник, лежавший на боку; его крышка откатилась в сторону, а чай растекся по ковру темным пятном. В спальне стояла тьма, нарушаемая лишь падавшим из гостиной дневным светом.

Чандлер-Пауэлл сказал:

— Я все тут оставил в том виде, в каком обнаружил. Никто не входил в эту комнату с тех пор, как сестра Холланд и я отсюда вышли. Я полагаю, этот беспорядок можно будет убрать, когда унесут тело.

— Не раньше, чем обыщут место преступления, — ответил Дэлглиш.

Спальня была не такой уж маленькой, но сейчас, когда в ней оказались пять человек, она вдруг показалась заполненной до предела. Она была чуть меньше гостиной, но обставлена с элегантностью, лишь усиливавшей беспросветный ужас от того, что лежало на кровати. Они подошли к трупу, Кейт и Бентон держались позади. Дэлглиш зажег светильник у двери, потом повернулся к прикроватной лампе и увидел, что лампочка в ней отсутствует, а шнур с красной кнопкой вызова закинут высоко над кроватью. Все они стояли у мертвого тела, храня молчание, Чандлер-Пауэлл чуть поодаль, понимая, что его здесь, возможно, только терпят.

Кровать стояла напротив окна, которое было закрыто и шторы задернуты. Рода Грэдвин лежала на спине, обе ее руки со сжатыми кулаками были неловко подняты над головой, как бы театральным жестом удивления, темные волосы рассыпались по подушке. Левую сторону лица закрывала хирургическая накладка, закрепленная липким пластырем, а та часть повернутого чуть вправо лица, которая оставалась видна, была ярко-вишневого цвета. Правый глаз, потускневший в смерти, был полностью открыт, левый, частично невидимый из-за толстой накладки, — полузакрыт; он придавал трупу странный и пугающий вид, будто мертвая женщина злобно подглядывает за ними еще не умершим глазом. Простыня прикрывала тело до самых плеч, словно убийца стремился специально продемонстрировать свою работу в обрамлении двух тонких белых полосок — полотняных бретелек ее ночной сорочки. Причина смерти была очевидна: Рода Грэдвин задушена человеческой рукой.

Дэлглиш хорошо знал, что оценивающие взгляды, устремленные на мертвое тело — его собственный взгляд в том числе, — резко отличаются от взглядов, устремленных на живого человека. Даже у профессионала, приученного к виду насильственной смерти, всегда возникает, хотя бы и ослабленное, чувство жалости, гнева или ужаса. Лучшие патологоанатомы и офицеры полиции, стоя так, как они теперь здесь стояли, никогда не теряют уважения к умершему, уважения, порожденного общими эмоциями, какими бы кратковременными они ни были, безмолвным признанием обшей принадлежности к роду человеческому, неизбежностью общего конца. Но все человеческое, все личностное угасает с последним вздохом. Тело, уже обреченное на необратимый процесс разложения, сводится до уровня экспоната, изучаемого с серьезным профессиональным вниманием, на нем фокусируются эмоции, которые уже не могут быть общими и не могли бы более его волновать. Теперь единственно возможным физическим общением с ним станет общение при помощи затянутых в резиновые перчатки, обследующих тело рук, зондов, термометров, скальпелей, вскрывающих это тело, словно тушу животного. Труп Роды Грэдвин был не самым ужасным из тех, что Дэлглишу пришлось видеть за годы его работы в уголовной полиции, но сейчас на нем словно сфокусировались та жалость, тот гнев, то чувство бессилия, что накопились за всю его карьеру детектива. И он подумал: «Я, видимо, устал от убийств».