Нарушенная заповедь - Ирина Грин (2017)

Парк был чистый, слегка запущенный, хотя запущенность казалась, скорее, нарочитой, искусственной, призванной создавать впечатление первозданной дикости. Свернув с дорожки, выложенной брусчаткой, он прошел несколько метров по тропинке, которая, как ему казалось, должна была вывести к морю, и очутился в сосняке. Огромные стволы корабельных сосен, почти полностью лишенные веток, заканчивались наверху пышными султанами, скрывавшими хмурое небо. Землю устилал пружинящий под ногами хвойный ковер, усыпанный ярко-рыжими огрызками шишек. Белки? Порыв ветра запутался в кронах, зашумел, пытаясь освободиться. Перед глазами возник осенний парк, облетевшая листва и деревянный стук ореха об орех. И в тот же момент, словно вторя воспоминаниям Тимура, откуда-то сзади донесся мужской голос:

– Белка!

Голова машинально запрокинулась, взгляд скользнул по веткам.

– Это они меня зовут! Белка – это я!

Обернувшись, Тимур увидел девушку в джинсовой юбке до колен, белой блузке и легких джинсовых же тапочках-балетках. Она стояла под сосной, прижавшись спиной к стволу. Тонкие черты ее лица, покрытого нежным загаром, были смутно знакомы. А еще вдруг, абсолютно некстати, подумалось о том, что верхнюю пуговку на блузке можно и расстегнуть, а то девушка похожа на чеховского человека в футляре. Тимур попытался улыбнуться, но не успел, потому что долго собиравшийся дождь выбрал именно этот момент, чтобы в полном смысле этого слова обрушиться на землю. Это был абсолютно необычный дождь. С неба лились потоки воды, воздух стал молочно-белым. Струи колотили по лицу так яростно, что заныли зубы.

– Идите скорее сюда, – закричала девушка, – а то промокнете!

Вторая половина фразы явно была лишней, потому что промокнуть еще больше Тимур даже при самом большем желании не смог бы. Наверное, такие чувства испытывает последователь учения о здоровом образе жизни, с головой окативший себя поутру водой из ведра. И все-таки он шагнул к девушке. Сосновая крона оказалась плохим укрытием – струи дождя заливали ее лицо, блузка намокла и четко обрисовывала тело. Волосы прилипли к щекам и плечам. Вокруг изящных щиколоток бурлили потоки, закручиваясь водоворотами.

– А почему белка? – спросил он, поскольку надо было что-то спросить.

– У меня фамилия – Белкина. Белка. А вообще я Ольга. Я вас помню. Вы Тимур Михайлович, да?

Он кивнул, лихорадочно вспоминая: Белкина… Ольга Белкина…

– А как Артем поживает?

При упоминании о сыне картинка сложилась, он вспомнил воспитательницу из «пионерлагеря» под Алуштой, докладывающую в кабинете начальника о том, что произошло с Артемом в пещере.

– Константиновна! Вы Ольга Константиновна!

Глаза ее широко распахнулись.

– Вы запомнили?

Она оторвалась от дерева, и расстояние между ними уменьшилось до опасного предела. Маленькая крепкая грудь Ольги почти касалась локтя Тимура. Он чувствовал исходящий от нее пряный запах дождя, и от этого кружилась голова. Сознание словно балансировало на тонкой струне. Хотелось обнять ее, прижать к груди, защитить от всепроникающих струй, но его останавливал страх. Страх нарушить равновесие и сорваться в безумие давно позабытых, оставленных в прошлом чувств. Очевидно, Ольга почувствовала, что творится в душе собеседника. Движение ее было коротким, словно качнулся подвешенный на невидимой нити маятник. В следующую секунду их тела соединились, руки сплелись, губы нашли друг друга.

А потом они, обмотавшись простынями, словно римские патриции – тогами, пили обжигающе горячий чай из крымских трав в крошечной комнатке Ольги. Разговаривали. Вернее, говорила она – что-то весело лопотала о своей, в общем-то, не очень веселой жизни. Но все это искрилось юмором, играло радужными переливами полутонов, словно перламутровая раковина, растворялось во влажном воздухе, настоянном на хвое, йоде и еще тысяче разнообразных запахов.