Нарушенная заповедь - Ирина Грин (2017)

Старик что-то крикнул на своем языке, и тут же на площадке появился смуглый мальчуган лет десяти с кувшином и двумя гранеными стаканами. «Надо будет послать сюда Лигова, пусть разберется с этим Шайтаном», – подумал Тимур, глядя, как струя цвета переспелой вишни, ударяясь о дно стакана, дробится мельчайшими брызгами. Вино было тягучим, терпко-сладким, с легким ароматом розовых лепестков. Тем временем на столе появилась бархатная скатерть с восточным рисунком – дастархан, как пояснила Ольга, – а на ней, словно по мановению волшебной палочки, возникли истекающие соком шашлыки и запеченные на мангале овощи: пузатые перцы, помидоры с треснувшей кожицей, баклажаны с маслянисто-желтой мякотью, слегка подгоревшие кольца лука.

Ночь обрушилась внезапно. Вроде совсем недавно было светло, а потом на мир словно накинули темное покрывало – так накрывают клетку с чересчур разговорчивой птицей, желая обрести хоть немного покоя. Только на западе небо еще некоторое время тлело огнем цвета вина «Седьмое небо князя Голицына», и вот уже тьма заполонила плоскогорье.

Улегшись на спину, Тимур смотрел в абсолютно черное небо. Ольга молча пристроилась рядом. Тимур только сейчас заметил, что она уже давно ничего не говорит, словно вслушиваясь в симфонию ночных звуков – треск цикад, всхрапывание лошадей, собачий лай, приглушенное ветром многоголосие, монотоный свист сыча. Тимур вдруг понял, что ему хочется рассказать этой темноте и этой женщине о своей жизни. И он рассказал. О детских мечтах, о банке, об отце с матерью, об Артеме, о Карине и Алисе. Рассказал даже о том, о чем не рассказывал никому. Как едва не свихнулся от страшного звонка после похорон Карины, как пытался руками откопать гроб жены; как Лигов забрал его из отделения милиции и отвез домой. И как он отказался от предложения Лигова выяснить, кто стоит за этим звонком. Как смотрел на имя Карины в списке входящих, плавно спускающееся назад по мере поступления новых звонков и в конце концов исчезнувшее. Тимур говорил, а по лицу его медленно текли слезы – из уголков глаз к вискам.

А потом небесное покрывало словно проткнули острой спицей, и в образовавшуюся дыру хлынул поток света.

– Вега, – прошептала Ольга.

И Тимур вдруг понял, что это не звезда, это конец туннеля, по которому он брел все эти долгие месяцы. И хотя в глубине души он все еще одинок и мир его ограничен мрачными сводами скорби, но тишины уже нет, что означает – нет, не забытье, – всего лишь принятие случившегося, а с ним необходимость выйти из другого конца туннеля и двигаться дальше.

На следующий день они сидели в небольшом баре на берегу моря. Ольга молча долбила ложечкой разноцветные шарики мороженого, плавающие в лужице шоколадного сиропа. Она совсем не походила на искрящуюся весельем девушку в мокрой блузке, какой Тимур увидел ее вчера. В какой-то момент ему даже показалось, что весь вчерашний день – игра воображения.

– Расскажи что-нибудь, – не выдержав, попросил он у этой, ставшей вдруг чужой, Ольги.

Она оставила в покое мороженое и посмотрела на него. Вымученно улыбнулась.

– Ты, может, устала, хочешь отдохнуть? А я тут навязался…

– Нет. – Ольга положила ложечку на стол и решительно добавила: – А впрочем, да. – Встала, провела ладонями по юбке. – Мне пора.

– Как пора? Но почему? Вчера…

– Вчера было вчера…Ты тонул и нуждался в помощи.

– Как тонул? – Тимур схватил девушку за руку. – Кричал? Размахивал руками? Неужели я так выгляжу со стороны?

– Нет, – она покачала головой и присела на край стула. – Это обычная ошибка. Когда тонут по-настоящему, не кричат и не размахивают руками. У человека срабатывает инстинктивная реакция, полностью подавляющая возможность совершать осмысленные движения. Он пытается схватиться за воду, оттолкнуться от нее, чтобы иметь возможность сделать вдох. Для крика нужен воздух, которого у утопающего нет. Поверь мне, я видела утопающих.

– И ты с ними со всеми так… Как со мной?