Я вижу молодого Даниэля, сидящего на полу и играющего с нашей доченькой. Вижу его, спящего на диване с ней на груди. Его надежная ладонь на ее спинке. Мы были его любимыми девочками.

Неужели я так и буду вечно пребывать в оцепенении? Стоять, как парализованная, пока кто-нибудь не сжалится надо мной и не уведет меня?

Я дура.

Истеричка. Комок нервов.

С чего я вообразила, что он все эти годы сидел и ждал меня, ждал повторения того краткого периода, когда мы были вместе? У него новые дочери, о которых надо думать. И новая любовь.

Новая жизнь.

– Стелла, Стелла! – произнес Даниэль, стоя в дверях. Он смотрел на меня, и обе девочки уставились на меня с любопытством. – Береги себя. Будь осторожна.

Со своими девочками он направляется к дому.

На крыльце стояла женщина и смотрела в мою сторону. Она была красива.

Я села в машину и поехала прочь.

Стелла

Я неслась прочь, как помешанная. Но вскоре свернула на обочину, остановилась и зарыдала, уронив голову на руль. Чувство стыда и вины разрасталось во мне, презрение к себе выстукивало свое вечное послание о том, что я ничтожество. Чувство вины, потому что я нечестно себя вела по отношению к Хенрику. Стыд за те чувства, которые пробудились во мне, и за то, как я решила им поддаться. Неужели я пыталась поцеловать Даниэля? Как далеко я готова была зайти? Об этом я даже думать не хотела. Я по-прежнему ощущала томление. Наши отношения были такими страстными. И когда сегодня я увидела Даниэля, все вернулось. Вернее, я позволила всему этому вернуться. Мне хотелось верить, что чувство не умерло. Я искала утешения, хотела забыться. Страх боли. Вот что происходит, когда я пытаюсь убежать от того, что причиняет мне боль. Сейчас я просто не в состоянии контролировать свои импульсы.

Даниэль и я. Того, что было между нами, больше не существует. И мне горько, что нас больше нет. Алиса была с нами недолго, потом она пропала, словно ее никогда не существовало. Никто не мог объяснить нам, что случилось. Наша семья перестала существовать.

После того как наш единственный ребенок пропал, дни слились в сплошную череду безнадежности и тоски. Вернуться в квартиру в Юрдбру и увидеть разбросанные игрушки, детский стульчик в кухне, маленькую кроватку в спальне… Я собрала ее маленькие вещички, лежавшие в корзине для белья, ее любимые мягкие игрушки.

В тот момент я была не в состоянии с кем-либо поделиться своим горем. Я словно оцепенела. Лежала на диване, натянув на себя одеяло Алисы. Словно пыталась удержать ее рядом, ощущать ее запах.

Даниэль всячески пытался вывести меня из этого состояния. Он просил, умолял, потом уже даже кричал на меня. Ответа не последовало – я словно впала в кататонический ступор. В конце концов он устранился. Отдался своему горю. Не думаю, чтобы он обвинял меня, – хотя до конца я не уверена. Возможно, он все же испытывал гнев по поводу моей небрежности, моей явной халатности. А может быть, и нет. Он никогда ничего об этом не говорил. Ни разу не спросил, как я могла оставить Алису одну. Но все же. Думаю, обвинения в мой адрес таились в его душе. Просто я предпочитала их не видеть. Это было слишком тяжело.

Прошло четыре месяца. Никаких признаков жизни от нашей дочери. Никаких следов, никаких новостей от полиции. В эти четыре месяца и я сама почти не подавала признаков жизни. Даниэль собрал свои вещи и покинул меня. Забросив сумку на плечо, он посмотрел на меня долгим взглядом, потом развернулся и вышел.

А я осталась лежать на диване, не пытаясь его удержать.