Седьмая чаша - Кристофер Сэнсом (2010)

— Мне кажется, что настоятель тоже что-то скрывает. Причин тому может быть две: он либо думает, что это не имеет значения для нашего расследования, либо считает себя слишком влиятельной шишкой, на которую нельзя надавить.

— Ему не помогут никакие высокопоставленные друзья, если он утаивает важную информацию, которая помогла бы в раскрытии четырех убийств.

— Хотелось бы в это верить, — откликнулся я.

Харснет стиснул губы.

— Послушаем, что нам скажет Локли. Не исключено, что это поможет прижать Бенсона. Я должен прихватить пару констеблей и взять в оборот Локли. Увидимся вечером, в шесть часов, мастер Шардлейк.

Он поклонился и ушел.

— Не завидую я Локли, — сказал Барак.

— Да уж.

Я оглянулся на дом настоятеля.

— Бенсон называет себя реалистом. Что ж, так оно и есть. Как и у любого из монахов, помогавших Кромвелю, им руководило только одно: жажда власти и денег. Едва ли он хоть изредка задумывается о судьбе монахов, которых выбросили из монастыря, и уж тем более не испытывает угрызений совести.

— У него она, по-моему, вообще отсутствует, — заметил Барак.

С крыши трапезной, которую сносили рабочие, свалился огромный каменный блок, и Джек от неожиданности моргнул, обвел взглядом картину разрушений, царивших вокруг, и расхохотался.

— Что смешного? — удивился я.

— Этот болван Бенсон распинался о том, как он стал аббатом. Посмотрите вокруг. Он стал хозяином развалин.

— И тем не менее по соизволению короля он до сих пор управляет Вестминстерским собором, — серьезно ответил я.

Барак поднял глаза на огромную церковь.

— Значит, Генрих хочет, чтобы его здесь похоронили, — тихо проговорил он.

— И чем скорее — тем лучше, — еще тише отозвался я.

Харснет жил на северной стороне Вестминстера в одном из красивых старых домов, стоявших вдоль Королевской улицы, чуть ниже дворца Уайтхолл. Над дворцом развевались флаги, его силуэт был красиво очерчен на фоне ясного синего неба, а солнце ярко отражалось в высоких окнах караульной постройки в воротах. Я остановился перед дверью дома Харснета с отполированным до блеска дверным молоточком в виде львиной головы. Мне было интересно, каким будет этот ужин с семьей Харснетов, но еще интереснее было узнать, что рассказал ему Локли.

Я постучал в дверь, и слуга проводил меня в большую гостиную.

На высоком деревянном буфете, отражая свет ламп, сияло золотое блюдо, а одна стена была увешана картинами, изображавшими путешествие волхвов в Вифлеем. Верблюды и повозки были выписаны в мельчайших деталях, а сами полотна выдержаны в теплых песочных тонах.

Меня уже ждали Харснет и его жена. Коронер, облаченный в черный бархатный дублет, выглядел щеголевато, аккуратно подстриженная борода с седыми прядями составляла контраст темным волосам. Однако выражение его лица было озабоченным. Жена Харснета оказалась маленькой круглолицей женщиной со светлыми волосами и яркими глазами, полными любопытства. Она сидела на подушках и вышивала, но при моем появлении поднялась и сделала книксен.

— Элизабет, — сказал Харснет, — позволь представить тебе выдающегося адвоката Мэтью Шардлейка, который работает вместе со мной над… одним сложным делом.

Харснет бросил на меня предупреждающий взгляд, и я понял, что его жена ничего не знает про убийства. Значит, чтобы услышать новости о Локли, придется подождать.

Элизабет заговорила высоким, но приятным голосом.

— В последнее время я почти не вижу Грегори, а когда он появляется, то у него такой усталый вид! Надеюсь, это не вы взвалили на него столько работы?

— Упаси меня бог, мадам, я всего лишь временно работаю вместе с ним.

— Грегори очень тепло отзывается о вас.

Я с удивлением взглянул на Харснета, поскольку полагал, что он не может испытывать уважения к тем, кто не разделяет его строгих религиозных воззрений. Коронер смущенно улыбнулся, и я опять убедился в том, что он застенчив.