Седьмая чаша - Кристофер Сэнсом (2010)

— В Линкольншире мы были счастливы и не хотели переезжать, хотя предложенная мне должность, как и любая другая на королевской службе, предусматривала солидный доход. Но деньги никогда не стояли для нас на первом месте.

— Лорд Кромвель был не из тех, кому легко отказать.

— О, я и не собирался отказываться, и убеждать меня тоже не было нужды. Хватило единственного аргумента: Кромвель сказал мне, что, если я приму это предложение, при дворе станет одним добрым христианином больше.

— Он работает просто на износ, мастер Шардлейк, — посетовала Элизабет, — но каждый из нас должен жить так, как предназначил ему Господь.

Женщина улыбнулась, и я подумал: не относится ли ее последняя фраза к моей холостой жизни?

— Вы как-то упомянули о том, что подумываете организовать больницу для бедных? — напомнил Харснет.

Я был только рад сменить тему.

— Да, это была идея Роджера Эллиарда. Он задумал собрать пожертвования с членов Линкольнс-Инн, а то и вообще всех адвокатских корпораций и учредить лечебницу для бедных и больных. Когда у меня появится свободное время, я непременно займусь этим.

Харснет согласно кивнул.

— Это было бы замечательно. Между нами говоря, король не горит желанием тратить деньги, полученные от разорения монастырей, заменяя монастырские больницы чем-то получше.

Пришла моя очередь согласиться.

— Да, — сказал я, — он занят только сооружением дворцов и теперь, когда скотты побеждены, подготовкой войны с Францией.

— Ага, и все это ради суетной, призрачной славы.

— Грегори! — одернула его жена.

— Я знаю, дорогая, мы должны проявлять осторожность. Однако вернемся к теме больницы, мастер Шардлейк. Я хотел бы помочь вам в осуществлении этого проекта. У меня до сих пор множество знакомых в Миддл-Темпле. В каком месте вы собираетесь ее строить?

— Признаюсь, я еще не задумывался об этом, хотя после того, как снесли все монастыри, в Лондоне появилось сколько угодно свободного места.

Коронер кивнул.

— Больницу нужно строить поближе к центру. Именно туда стекаются нищие со всего города, чтобы просить подаяние. Мы каждый день становимся свидетелями их страданий. Именно эти страдания вкупе с необразованностью становятся для них соблазном усомниться в милости Господа и мудрости Его.

— В больнице их можно было бы знакомить с Библией, — вставила Элизабет.

— Верно, — глубокомысленно кивнул ее муж. — Позаботившись о теле несчастных, позаботиться и об их душе.

Мы уже покончили с ужином и, перехватив мой полный нетерпения взгляд, Харснет сказал:

— Надеюсь, ты извинишь нас, дорогая, но нам с мастером Шардлейком нужно поговорить. Не желаете ли пройти в мой кабинет? — обратился он ко мне.

Я поднялся из-за стола и поклонился миссис Харснет.

— Благодарю вас за прекрасное угощение, мадам.

Она склонила голову.

— Рада, что вам понравилось. Подумайте, сэр, если бы вы нашли себе добрую жену, такой стол встречал бы вас каждый вечер.

Харснет провел меня в свой кабинет, небольшую комнату, главным предметом которой являлся письменный стол, заваленный бумагами. На одной стене висел большой витраж в раме. На темном фоне были изображены красные и белые розы с золотыми листьями. Это произведение словно освещало комнату, наполняло ее теплой атмосферой уюта. Заметив мой взгляд, Харснет пояснил:

— Это из старого женского монастыря в Бишопсгейте. Мне понравился этот витраж, тем более что на нем нет изображений святых, что было бы идолопоклонничеством.

— Да, вещь и впрямь красивая. Но, сэр, что там с Локли?

Только что энергичный, подобранный, как на параде, Харснет словно сдулся и вялым жестом предложил мне садиться. Я понял: нужно ждать новой порции плохих новостей.