Седьмая чаша - Кристофер Сэнсом (2010)

Я оглянулся через плечо. Приятель попрошайки схватил его за руку и тащил назад, видимо опасаясь, что шум привлечет внимание констебля. Прохожие оборачивались, не желая пропустить захватывающее зрелище. Я продолжил свой путь, радуясь тому, что эта встреча произошла не ночью.

На следующее утро я отправился в лавку Гая. Привязав Бытие у входа, я постучал в дверь. От верховой езды швы на моей руке вновь разболелись. Я не мог дождаться того дня, когда их снимут.

Гай сам открыл мне дверь. К моему удивлению, на носу у него красовались очки в деревянной оправе. Увидев мое озадаченное лицо, он улыбнулся.

— Да-да, это устройство необходимо мне для того, чтобы читать. Старею, друг мой. Раньше, когда приходили посетители, я снимал их, но теперь решил, что это грех тщеславия.

Он провел меня в дом. Глядя на его глаза, увеличенные линзами, я невольно вспомнил Кантрелла и представил себе, как он бесцельно слоняется по своему грязному жалкому жилищу.

Перед моим приходом Гай, видимо, делал заметки. На столе лежал открытый анатомический атлас с кошмарными иллюстрациями, а рядом с ним — бумага, перо и чернильница.

Я сел на стул, а Гай устроился напротив меня и указал на книгу, на которую я даже не решался смотреть.

— Чем глубже я вникаю в этот труд, тем отчетливее понимаю, насколько он все меняет. — Голос Гая звенел от возбуждения. — Как, оказывается, много было неверного в тех книгах по медицине, которые мы привыкли читать! В сочинениях Галена, Гиппократа и других древних греков и римлян. А если они заблуждались в анатомии, то почему не могли ошибаться и в другом?

— Берегись корпорации врачей. Для них эти книги — священное писание.

— Но ведь это не так! Книги писали обычные люди, а их превратили в каких-то идолов, усомниться в правоте которых считается чуть ли не смертным грехом. В твоей области знаний есть хоть какой-то прогресс. Она развивается, идет вперед.

— Уверенной поступью хромого старца, — хмыкнул я. — Впрочем, ты прав.

— Я смотрю на эти древние книги как на бесконечный хаос дремучих заблуждений.

— То же самое можно сказать и про юриспруденцию, и про другие науки, — согласился я. — Мы вообще склонны воспринимать древние знания как некую данность, не подлежащую обсуждению. Как Книгу Откровения. Просто людям нужна определенность, особенно в наши времена, когда все сбиты с толку и не знают, в какую сторону идти.

Гай нахмурился.

— Даже если эта определенность наносит вред? Знаешь, в гильдии врачей я слышал историю про одного лекаря из числа провозвестников скорого конца света, которые утверждают, что Армагеддон случится со дня на день. Так вот, он сломал ногу, но отказался лечиться, хотя перелом был открытый, кость проткнула кожу и в рану могла попасть инфекция. Однако этот тип заявил, что второе пришествие произойдет раньше, чем он загнется. Он считал, что сломанная нога — это испытание, ниспосланное ему свыше. Вот ведь парадокс! Откровение. Какой властью обладало оно на протяжении веков над сознанием христиан! Многие были уверены, что конец света настанет в тысячном году. Они поднимались на вершины гор и холмов и ждали начала Апокалипсиса. Какой злой силой обладает эта книга, утверждающая, что человечество — ничто и цена ему — грош!

Гай сокрушенно покачал головой, а потом с усилием улыбнулся и спросил:

— Как твоя рука?

— Очень мешают швы. Хорошо бы снять их поскорее.

— Через пять-то дней? — с сомнением в голосе спросил он. — Ну ладно, дай я посмотрю.

Я снял плащ и дублет и протянул Гаю руку. Рана почти зажила.

— Пирс отлично потрудился, — сказал Гай. — Да и ты молодец, Мэтью, на тебе все зарастает как на собаке. Да, я думаю, швы можно снять. Пирс!

Видимо, мальчишке, который накладывал швы, предстояло и снимать их. Лицо Гая просветлело.

— Он делает просто замечательные успехи. Схватывает все на лету.