Лунное граффити - Кроули Кэт (2005)

— Что-то выражение лица у тебя на «здорово» не тянет. Выглядишь ты вот так, — показываю я.

— Серьезно? Но я правда рада за тебя, — оп­равдывается она. — Что, неужели прямо так?

— Ага.

— Наверное, будет проще, если ты снова закро­ешь мне лицо.

— Ты неисправимый романтик, как я погляжу.

Тогда она сама закрывает себе лицо рукой.

— Там, у казино, перед тем как ты уехал, я хо­тела сказать, что это важно для тебя. Это ты при­даешь значение тому, что бросил школу, потерял работу, читаешь не так, как хотел бы. Ты, но не я.

Я чувствую что-то внутри. Там больше не пусто.

— Я не пошел грабить школу.

— Знаю. Я ездила тебя спасать.

Мой взгляд прикован к веснушке на шее Люси, и у меня масса новых дорожных маршрутов.

— Как считаешь, теперь всю жизнь придется бе­гать от Малькольма? — спрашивает она.

— Вот еще. Брат Лео принял меры. Но по тем­ным паркам гулять все же не советую.

— Не стоило врать мне всю ночь. Я чувствую себя последней дурой после всего, что наговори­ла про Тень. Зря ты не сказал мне правду. Вот это действительно важно.

— Знаю. — Не могу оторваться от веснушки у нее на шее. После сегодняшней ночи я в долгу у Люси. Все думаю о той картине Вермеера, с ве­сами. В конце концов, за душой нужно что-то иметь, что-то весомое. Хотя бы немного. — Ты мне нравишься. Я врал, потому что не хотел выглядеть в твоих глазах идиотом. Там, на шоссе, когда мы остановились, я пробовал сказать тебе правду.

Она молчит целую вечность.

— Самое время сказать, что я не идиот, — пре­рываю я молчание.

— Если я тебе нравлюсь, почему ты вернулся к Бет? — наконец говорит она.

— Я не вернулся к Бет.

— Правда?

— Слушай, давай ты все же снимешь руку с ли­ца? Жутко неестественно так разговаривать.

Она убирает ладонь и улыбается, и у меня в го­лове проносятся одна за другой сотни будущих стен. Петляющие зеленые лабиринты и два блуж­дающих по ним человека. Дверные проемы, за ко­торыми отрываются дороги. Небо точь-в-точь то­го оттенка, что я искал.

Я слушаю Эда, закрыв глаза. Что-то новое зву­чит в его голосе, то, чего раньше не было. Может, так звучит правда. Я ему нравлюсь. Три столкнув­шихся слова. Он не вернулся к Бет.

— Правда?

— Слушай, давай ты все же снимешь руку с ли­ца? Жутко неестественно так разговаривать.

Снимаю, и мы, улыбаясь, смотрим друг на дру­га, и неловкости нет. Эд не вернулся к Бет. Мои родители любят друг друга, но не хотят постоян­но жить вместе. Дилан с Дэйзи скандалят, но не расстанутся, по крайней мере до ее следующего дня рождения. Лео — поэт, и ему нравится Джезз, вот и весь курс.

О любви я ровным счетом ничего не знаю. За­то знаю, что хочу поцеловать Эда. Хочу, чтоб он был счастлив. Сейчас он счастливее, чем раньше: я вижу, потому что сняла руку с лица.

— Я ходил к ней, — рассказывает он. — Полу­чилось, что ходил попрощаться. — Он снова улы­бается. Улыбаюсь и я. — У тебя потрясающая улыб­ка, — говорит он.

— Папа остается жить в сарае, но разводиться мои родители не собираются.

— Понятно.

— Хотелось тебе сказать. Видимо, приступ от­кровения.

— Понятно, — говорит он, наклоняясь все ближе, и по всему телу бежит «дзынь», и я вол­нуюсь, я страшно волнуюсь. — Тебе плохо? — спрашивает он.

— Мне хорошо. Ну давай же, давай.

Он прижимается губами к веснушке у меня на шее. Солнце, спасибо тебе. Спасибо, спасибо, спа­сибо! Он прокладывает губами дорогу к моим гу­бам и кровь в моих жилах превращается в расплав­ленное стекло, блестящее, цвета карамели, текущее от его дыхания. Не прикладывая ни малейших усилий, я левитирую, и еще, и еще.