Малуша. Пламя северных вод - Елизавета Дворецкая (2020)

– Буду ему славу петь – услышишь, как все было. Наши-то сызмальства знают, – Дедич оглянулся на девушек в другой лодье, которые перешептывались, издалека разглядывая наряд Мальфрид, – а ты ведь из дальних краев. У вас там, видно, иные боги?

– В Киеве Перуна превыше всех богов почитают, – говоря это, Мальфрид вспомнила, как ходила церковь Ильи вместе с княгиней Эльгой, но никому не следовало знать, что она была крещена. – Слыхала я там сказания про Кия-Сварога, как он Змея в плуг запряг и валы Змиевы пропахал, про жену его Улыбу и сыновей[16]. В Деревах поют про Дулеба Старого и его двенадцать сыновей, что дали начала двенадцати коленам деревским. А в Плескове… – она вздохнула, – в Плескове за жертвой богам и дедам Князь-Медведь приходит.

– А у нас князь речной – Волх. В человеческом обличии он через смерть прошел, стал вечен и бессмертен, как боги. Сам Волхов от крови его протек. И от нас, и от внуков наших даже памяти не останется, а он будет жить, пока солнце светит и реки по земле текут.

Мальфрид почтительно наклонила голову: она уже знала, каким поклонением на Ильмень-озере окружено само имя Волхова. В Киеве она привыкла к Днепру – к его огромной ширине, кручам на правом берегу и неоглядной дали на левом, к его островам, заросшим ивой, к лепесткам парусов на синей глади. Величиной Волхов несколько уступал Днепру, хотя тоже был рекой весьма внушительной – широкой и глубокой. Для жителей своих берегов он и был главным божеством, как для киян и полян – Перун. Словене знали Перуна и приносили ему жертвы в урочные дни, но о почитание Волхова не забывали ни на час. Волхов зримо воплощал для них все, что связывают с Велесом, богом того света. Податель пищи, дорога в дальние края, источник богатств и опасностей, Волхов, текущий из небесного Ильмень-озера в бездну озера Нево, был для них живым стволом Сыра-Матера-Дуба, соединяющего мир земной с Подземельем и Занебесьем. В нем они выискивали предзнаменования, его молили о милости. В его притоках они видели и отпрысков Волховой семьи, и своих прародителей; Ильмерой и Шелонью звали жену и сестру Волха, от которых предание выводило местные старшие роды, обитавшие здесь уже лет пятьсот.

Госпожа Сванхейд относилась к Волхову с не меньшим почтением, чем все прочие – она ведь прожила близ него целых пятьдесят лет.

– Он узнает тебя, когда проснется, – сказала прабабка Мальфрид, когда они в первые дни после приезда девушки прогуливались по берегу, тогда еще укрытому снегом. – Он проводил в мир мертвых стольких твоих предков, что сразу заметит еще одну дочь нашего рода.

Мальфрид не сомневалась, что это правда. Здесь же, к востоку от Хольмгарда, за кузницами под внешней стороной старого вала, раскинулся жальник, где варяги и словене уже лет двести хоронили своих мертвых. Где-то там лежали все эти Хаконы, Тородды, Эйрики и Олавы. Курганы конунгов, хорошо видные благодаря своей высоте даже под снегом, Сванхейд показала ей первым делом. Ведь это были и ее, Мальфрид, отдаленные предки.

Сванхейд приняла ее как свою правнучку и наследницу, деву из Хольмгарда, уже поэтому достойную уважения и поддержки. О делах, что привели к появлению на свет Колоска, Сванхейд не допытывалась. Она, правда, слегка переменилась в лице при виде младенца, которого Мальфрид сама взяла на руки перед тем как войти в гридницу, но тут же черты ее прояснились. Вот теперь она получила ответы на вопросы, которые напрасно задавала год назад, после встречи с Эльгой. Стало ясно, почему княгиня киевская среди зимы пустилась в столь далекий путь: ради сохранения такой тайны стоило ехать на край света. Но хотя дело было неприятное, госпожа не ощущала гнева. Она была строга, но не бессердечна, а из долгой жизни вынесла знание того, как обыкновенно для людей совершать ошибки. Особенно для молодых, которым все, что случается в их жизни, кажется не только первым, но единственным и вечным.