Блэкаут - Марк Эльсберг (2019)

Пьеро не очень хорошо владел немецким, но достаточно, чтобы понять их разговор. Два семестра в Берлине, год с подругой из Германии и годы поисков – не совсем легальных – по системам немецких предприятий оказались не напрасными.

– Нам нужен врач, немедленно.

На медсестру это не произвело никакого впечатления.

– Вы сами видите, что здесь творится. Я говорю людям, что мы не можем их принять. Больницу давно следовало эвакуировать. И что, думаете, кто-нибудь меня слушает? Вы меня послушаете?

– Послушайте меня, – стоял на своем Хартланд. – Нам нужен врач, сейчас же. Мне заявить о национальных интересах, чтобы вы кого-нибудь привели?

Женщина вздохнула и скрылась за дверью.

В приемном отделении было не меньше пятидесяти человек. Какая-то женщина пыталась успокоить плачущего ребенка. Пожилой мужчина на стуле привалился к своей жене; лицо его было белым, веки дрожали. Она непрерывно что-то нашептывала ему, гладила по щеке. Другая женщина практически лежала на стуле, запрокинув голову: восковая кожа, рука висит на груди; в том месте, где должна быть кисть, ком окровавленного бинта. Манцано заставил себя отвести взгляд и уставился в стену. Но желудок успокоить не удалось. Он закрыл глаза и попытался подумать о чем-нибудь приятном.

– Что это значит? Кем вы себя возомнили?

К ним вернулась медсестра. С ней пришел мужчина лет сорока, со всеми присущими врачу атрибутами, только халат был уже не таким белым. Под глазами у него темнели круги, лицо покрывала щетина. Он заспорил с Хартландом.

– Чрезвычайная ситуация, – объяснял тот. – Необходимо принять без очереди.

– И почему, позвольте узнать?

Хартланд протянул ему удостоверение.

– Потому что этот человек, возможно, причастен к ситуации, в которой мы все оказались.

Манцано не поверил своим ушам. Этот полоумный при всех выставлял его козлом отпущения!

– Тем более нет причин ему помогать, – фыркнул врач.

– Гиппократ вами гордился бы, – заметил Хартланд. – Возможно, этот пациент поможет нам решить проблему. Но вряд ли у него это получится с заражением крови.

Врач что-то неразборчиво проворчал, а затем сказал:

– Идемте за мной.

Он провел их в небольшую процедурную и показал на кушетку.

– А это еще что? – спросил он, когда увидел наручники. – Снимите. Не могу же я лечить его в таком виде.

Хартланд снял наручники и убрал в карман.

Врач разрезал повязку, наложенную Хартландом, затем штанину. Осмотрел рану, потрогал – осторожно, однако Манцано вскрикнул от боли.

– Не так уж и страшно, – заключил врач. – Но есть одна проблема. У нас закончилась анестезия. Может…

– Продолжайте, – оборвал его Хартланд.

– Я продезинфицирую, – предупредил врач.

Он промокнул кусок бинта в какой-то жидкости и приложил к ране. Манцано застонал.

– Кошмар какой-то, – ворчал врач. – Чувствую себя как в Тридцатилетнюю войну, когда человека поили шнапсом, прежде чем отрезать ногу.

Манцано закрыл глаза. Больше всего ему сейчас хотелось потерять сознание, но организм оказался предательски крепок.

– Готовы? – спросил врач.

Манцано втянул в себя воздух и ответил по-английски:

– Вытаскивайте.

– Тогда начнем. Сожмите зубы. Или лучше вот, – он дал Манцано кусок материи. – Зажмите в зубах.

Врач промокнул бинт дезинфицирующим средством и протер им длинный пинцет.

– Стерилизовать инструменты нет возможности, – пояснил он.

Раскаленное жало впилось Манцано в бедро и заворочалось в плоти. Пьеро услышал нечеловеческий звук, протяжный, исходящий из самых глубин, придушенный рев. Только когда в легких иссяк воздух, он понял, что сам же издает этот рык. Стал задыхаться, попытался вскочить, но Хартланд с напарником придавили его к кушетке.

Врач поднес к его глазам пинцет. Сквозь слезы Манцано с трудом разглядел зажатую в нем пулю.