Единая теория всего. Парадокс Ферми - Константин Образцов (2019)

Женя махнул рукой, но настаивать не стал: Савва натуральным образом светился в последнее время, перестал походить на помешанного, обрел былую спокойную силу, что вполне устраивало друга, ибо время шло, и отрывной календарь на стене неумолимо худел, приближая решающую дату окончания третьего квартала.

Однажды Савва вышел погулять раньше, чуть за полночь. Постоял внизу, у дверей, вдохнул полной грудью такой чудесный, такой живой воздух, густо пропитанный запахами зрелой листвы и речной воды, какой бывает только счастливой летней ночью, и подошел к дежурившей у НИИ автомашине:

– Здравствуйте! Я хочу немного пройтись. Вы не могли бы подбросить меня до Стрелки?

– Конечно, Савва Гаврилович! Садитесь.

Они неспеша проехали через остров, по пустынным проспектам и линиям, мимо старых домов и новых трамваев, торопившихся к ночлегу в депо, мимо церквей без крестов и военных буксиров у пристани, пока впереди не раскинулась широкая панорама сверкающей отраженными золотыми огнями ночной Невы, над которой ростральные колонны прорезали дрожащее золото и голубоватые сумерки точеным изяществом силуэтов.

Савва поблагодарил своих хранителей и вышел из машины. Сезон белых ночей миновал, но смеркалось все еще очень поздно, и солнце не торопилось возвращаться за горизонт, наслаждаясь коротким северным летом; только после полуночи на краткий час прозрачная синяя темнота сгущалась над городом, а потом снова таяла, уступая место предшествовавшей рассвету нежно-розовой белизне. Дворцы и раскидистые деревья скверов, мосты и грифоны, львы и ангелы спали в молочных сумерках. На набережных было людно и празднично, шумные компании проходили по узким каменным тротуарам, тихие пары, склонившись друг к другу, неподвижно стояли на ступенях у самой воды, где-то звенела гитара, а речные трамвайчики проплывали величественно и важно, думая о себе как о белых пароходах. И так хорошо, так красиво, так торжественно было вокруг, что Савва зашел в телефонную будку, снял трубку, опустил в прорезь монетку и позвонил. Было около часа ночи, и он был уверен, что его незнакомки сейчас нет в «эфире», но ощущение радости и гармонии настолько переполняло его, что он не мог хотя бы не попытаться поделиться этим удивительным чувством.

На его привычные позывные никто не ответил. Эфир был пустым, как забытая комната.

– Я сейчас на стрелке Васильевского, – сказал Савва.

Он задумался, подбирая слова, но их не находилось, и поэтому продолжил просто:

– Тут очень красиво.

Потом помолчал еще немного и добавил:

– Я бы хотел, чтобы ты была сейчас здесь и тоже это видела.

И очень отчетливо, как всегда, будто совсем рядом, в динамике прозвучал ответ:

– Я вижу.

* * *

Савва при всей своей очарованности про секретность не забывал и про то, где и над чем конкретно работает, не распространялся, да и загадочная знакомая никогда об этом не спрашивала. Но сугубо теоретическими проблемами он охотно делился. Июль катился к концу, в воздухе уже повис едва заметный пока запах дыма от тлеющих в округе болот, и однажды ночью, оставив безуспешные попытки упорядочения бесконечности, он высказался о наболевшем подруге. Та внимательно выслушала, задала пару вопросов, а потом сказала:

– Ты же знаешь о том, что для решения неразрешимой задачи нужно подняться на уровень выше?

– Эйнштейн.

– Да. Но тебе, мне кажется, нужно спуститься на один уровень ниже, понимаешь?

– Не очень.

– Ты пытаешься штурмовать в лоб, лезешь все выше и выше и в итоге сталкиваешься с такой совокупностью иррациональных множеств, которые принципиально не могут быть упорядочены системой любых уравнений. Попробуй посмотреть на саму задачу иначе. Если пренебречь сложностью и попробовать преобразовать все ключевые значения в простейшие оппозиции, например, привести к единице и нулю, то…