Единая теория всего. Парадокс Ферми - Константин Образцов (2019)

– То мне нужно будет преобразовать ноль в единицу, – ответил Савва. – Я думал об этом. Невозможно ухватиться за пустоту.

– Это если считать ноль обозначением отсутствия разряда. Представь, что это не пустота.

А может быть, он объяснил как-то иначе, а она по-другому ответила. Нельзя быть уверенным в точности слов тех, кто говорит на непонятном большинству языке о вещах, доступных немногим. Одно точно известно: незнакомка, встреченная Саввой в ленинградском телефонном эфире, вольно или невольно подсказала ему простой и удивительно очевидный способ решения.

Савва попробовал, применил – и как будто подалась неприступная дверь.

Теперь его было не остановить. В следующие два дня Савва с головой погрузился в неукротимый поток, унесший его за пределы этого мира, и забыл обо всем, постоянно находясь внутри этого неиссякаемого, мощного вдохновения – на работе, дома, в дороге, слыша преобразованные в цифру звуки изначальной гармонии в ворчании двигателя автомобиля, громе трамвая, ночных голосах, звоне о кромку тарелки металлической ложки, скрипе дверных петель, видя, как раскрываются в простых формулах геометрически совершенные фасады домов, преобразуется в непостижимый и строгий порядок хаос крон деревьев и дождевых облаков, рельсы простираются в идеально описанную лаконичными формулами бесконечность, улицы и туманное небо. Многим знакомо такое состояние высочайшей сосредоточенности и воодушевления, но если обычно оно продолжается минуты или часы, то Савва погрузился в него на двое суток, не занимаясь ничем, кроме дела, стремительно приближавшегося к финалу, даже не выходя в «эфир».

Телефонный звонок у него в кабинете раздался около десяти часов вечера на третьи сутки этой сверхчеловеческой, одержимой работы. Он мельком взглянул на аппарат – и тут же забыл про него, потому что формула Изначального Слова рождалась прямо сейчас, и прерываться было немыслимо. Настойчивые дребезжащие трели замолкли и через полминуты зазвучали опять. Странно, но крошечный красный огонек индикатора под диском набора сейчас не светился, а следовательно, вызов был местный и шел, минуя институтскую АТС. Значит, звонила не мама, а кому вдруг поздним вечером в пустом НИИ вздумалось названивать ему в кабинет, Савве было неинтересно. Но телефон все трезвонил, отвлекая и раздражая. Савва встал, подошел к тумбочке, быстро снял и снова повесил трубку, а потом положил ее рядом с аппаратом. Стало тихо.

Не успел он дойти до стола, как телефон снова настырно задребезжал. Трубка лежала на тумбочке, но звонок все трезвонил, разрывая тишину кабинета. В иное время это могло бы испугать или удивить, но сейчас не было времени раздумывать над казусами телефонной связи, а потому Савва просто вырвал шнур из розетки, подождал немного, не оживет ли телефон снова, и поспешил вернуться к работе.

Минут через десять он скорее почувствовал, чем услышал какой-то назойливый звук: что-то шуршало или тихо шипело совсем рядом с ним, в кабинете. Савва поднял голову. Экран маленького черно-белого телевизора, по которому они с Гуревичем иногда смотрели выпуски новостей, светился, затянутый серой рябью помех. Савва машинально поднялся было, чтобы выключить телевизор, но тут сквозь шорох и скрипы белого шума из динамика явственно прозвучал знакомый голос:

– Привет! Это я.

Он сел.

– Ты куда пропал? Два дня не общались.

Савва хотел было ответить, но не знал как. Обращаться к светящемуся запорошенному экрану означало окончательно перейти грань всякого здравомыслия.

– Нам надо поговорить, – сообщила она. – Извини, что лезу через телик, но я пыталась тебе дозвониться, а ты не ответил. Можно войти?

– Входи, – сказал Савва и не узнал собственный голос.

Пространство перед телевизором на мгновение подернулось рябью. Запахло озоном. Савва моргнул. Она стояла посередине кабинета и смотрела на него.

– Ты хотел узнать мое имя? Я Ишим Йанай Элохим Меген. Но можно просто Яна.

* * *