Единая теория всего. Парадокс Ферми - Константин Образцов (2019)

Он поднялся. Неловко отставленная нога затряслась крупной дрожью. Савва молча подошел к другу, протянул руку и крепко, с чувством стиснул его ладонь:

– Женька, спасибо тебе! Спасибо! Я знаю, как много для тебя значила наша работа, но…

На глазах его вдруг блеснули слезы.

– Вот видишь! – он торжествующе обернулся к Яне. – Вот! А я говорил! Знаешь, Яна была против, чтобы я тебя приглашал сегодня и рассказывал обо всем, считала, что ты не поймешь, а я ответил, что не могу принять такое решение без тебя. Ты же мой друг, Женька, мой единственный друг!

Гуревич почувствовал, что сейчас тоже расплачется – от страха, бессилия и от жалости к Савве.

Они обнялись.

– Ну, так я пошел? – спросил он, когда Ильинский разомкнул наконец объятия.

– Да! Да, конечно! Я завтра объявлю, что решение оказалось недостижимо, что я не справился – не беспокойся, полностью возьму всё на себя! Спасибо тебе еще раз, друг мой!

Гуревич осторожно высвободил стиснутую Ильинским руку и тихо пошел к двери. Только бы уйти. Только бы это существо не прочитало его мыслей, не почувствовало смятения и ужаса, которое он сейчас испытывал, иначе – и сомнений в том не было – оно прихлопнет его на месте так же легко, как до этого погрузило все вокруг в кромешную тьму. Он взялся за ручку.

– Женька, спасибо еще раз! – прозвучало вслед. – Прости, что так вышло!

Гуревич вышел за дверь и перевел дух. Его не преследовали.

* * *

Всё должно было быть очень просто. Понятно, что в итоге пошло наперекосяк, но изначальный план совершенно не предполагал особых трудностей и резких движений.

Яна исчезла, пообещав скоро вернуться; Гуревич просто ушел в ночь, ничего не обещая. Савва остался один и принялся за дело.

Он собрал несколько десятков черновиков с результатами вдохновенной работы последних двух дней, уселся за стол, вооружился логарифмической линейкой и методично принялся рвать листы на длинные тонкие полосы, улыбаясь блаженно и мирно, как поигрывающий ржавым ножом без пяти минут скопец, решившийся усечь свое естество ради Небесного Царства. Бумага рвалась с тихим треском, и гармония элегантных уравнений распадалась на бессмысленные отрывки. За черновиками последовали несколько страниц с чистовыми расчетами, потом перфокарты с уже набитыми параметрами для программ. Савва с удовлетворением осмотрел дело рук своих: величайший научный прорыв в истории человечества, плоды бессонных ночей и необычайного напряжения мысли, неповторимое и гениальное решение, связывающее классические физические модели с квантовой теорией, превратились в ворох бумажного мусора. Савва тщательно утрамбовал его, рассовал обрывки в карманы брюк и пиджака, вышел из кабинета и направился через пустой коридор в туалет.

Для того чтобы уничтожить рукопись, вовсе не обязательно устраивать драматическое аутодафе, швыряя пачки листов в камин, где безжалостный пламень начнет пожирать злосчастные плоды вдохновения, отбрасывая живописные отсветы на изможденный лик автора. В части эффектности жеста унитаз и канализация серьезно проигрывают огню, но в эффективности не уступают, а то и превосходят по многим параметрам: ни пожарной опасности, ни вони на весь институт, ни следов в виде пепла. Вода постепенно растворит бумагу, а еще раньше бесследно уничтожит чернила, так что, вздумай кто-то пробраться в канализационный коллектор и попытаться среди вполне естественных для такого места зловонных неоднородностей отыскать на решетках фильтров то, что некогда было ответом на величайшие загадки Вселенной, обнаружит этот отважный ныряльщик только бесформенные комки целлюлозы с поблекшими пятнами растворенных чернил.