Единая теория всего. Парадокс Ферми - Константин Образцов (2019)

Он последним взглядом окинул их с Гуревичем рабочий кабинет, где прошло столько трудных и вдохновенных часов, где было столько прожито, пережито и сказано. Широкий стол был непривычно пуст, словно квартира, из которой переезжающие жильцы уже вывезли всю мебель, тюки и коробки с нажитым за долгие годы скарбом, и непривычное эхо отражается от растерянно оголившихся стен. Превращенные в бумажный сор черновики, наброски, заметки, расчеты, летописные своды поражений и побед последних недель, ныне дрейфовали где-то в канализационных трубах, на половине пути к водам Смоленки. Стулья были аккуратно задвинуты, на столе остались только карандаши, калькулятор, линейка и скомканная промасленная обертка из-под Галиных пирожков с домашним повидлом. Грустно ли было Савве? Сжалось ли сердце в минуту окончательного расставания с тем, что в последние годы составляло суть его жизни, отныне меняющуюся навсегда?

Не знаю. Но думаю почему-то, что нет. Ведь он знал и сейчас, как почти с самого детства, что все в мире идет так, как нужно.

Савва выключил свет, закрыл дверь, и они пошли по коридору к посту охраны. Молодой светловолосый сотрудник поднял голову от кроссворда и задумчиво посмотрел куда-то в область верхней пуговицы на рубашке у Саввы. Он сбился с шага, остановившись в неуверенности, но Яна тихонько подтолкнула его и сказала:

– Просто иди.

И он просто прошел – мимо охранника на этаже, мимо дежурного офицера, с пистолетом в поясной кобуре неспешно шагавшего по коридору первого этажа, мимо двух бойцов, мужественно боровшихся со сном на проходной, и двух неуязвимых для всякой сонливости сотрудников госбезопасности в «Волге» рядом со входом в НИИ. Потом Яна молча взяла его за руку своей вполне осязаемой, маленькой теплой рукой, и они направились через скрытый в зарослях горбатый мостик в сторону кладбища.

Деревья замерли неподвижно в безветренном рассветном безмолвии, ни один лист не трепетал, не вздрагивали колоски высокой травы на старых могилах – только дым, тишина и чуть слышный хруст шагов по гравию глухих троп.

Савва почему-то не удивился, когда она подвела его к тому самому старому склепу, рядом с которым он провел столько часов в одиночестве и раздумьях. Два ангела смотрели вверх, обратив к дымному небу слепые серые лица. Яна остановилась у ступеней, уходящих в могильную глубину, и повернулась к Савве. Она была ниже его на полголовы и пахла, как холодное море. Он заметил, что на левой руке у нее надет широкий браслет из толстой ткани или из мягкой кожи, со множеством мелких кармашков, в которых тускло поблескивали металлом крошечные тонкие диски и иглы. Яна вынула из одного кармашка круглый значок медного цвета и осторожно прицепила к его рубашке. Потом пальчиком смахнула один из тоненьких дисков, и он с едва слышным звоном растаял в предрассветной мгле. Она снова взяла Савву за руку и сказала:

– Пойдем.

Они шагнули под свод склепа, в стоялую духоту сырости и запахов тления. Яна повела его вниз по ступеням, шаг, другой, и когда он уже ожидал, что нога его сейчас погрузится в холодную и черную, как смола, воду, то вокруг мгновенно сгустилась непроницаемая тьма, а подошва уперлась в неровный земляной пол. Савва сделал еще несколько неуверенных шагов во мраке, чувствуя над головой низкий холодный свод подземелья, а потом где-то впереди загремел засов, и они вышли из двери подвала в узком дворе-колодце где-то среди лабиринтов проходов и арок между улицами Герцена[7] и Гоголя[8]. До квартала Кракенгагена было всего четверть часа пути пешком.