В квартире НИИ робототехники, о которой, как известно, в этом самом НИИ не ведали ни слухом ни духом, они провели десять дней. Савва пребывал в состоянии удивительного для сложившейся ситуации спокойствия, как человек, принявший решение и убежденный, что все делает правильно. Яна отлучалась по временам: за продуктами, один раз – за сменой одежды; дважды к ним наведывался небольшого роста человечек, похожий на попугая, забавный и, как показалось Савве, немного испуганный. Кажется, в планах Яны что-то опять пошло не так гладко, как предполагалось сначала, но Савва не тревожился, полностью полагаясь на свою невероятную спутницу – а что было ему еще делать? Привычка к интеллектуальной работе не давала ему скучать, он делал заметки в блокноте, читал, и даже с мамой элохим – правда, нехотя и после его настойчивых просьб – наладила связь при помощи телевизора, так что ежедневно после полуночи они общались с ней запросто, как будто разговаривать через экран и видеть друг друга было самым обыкновенным делом.

О том, что при этом пришлось передумать и пережить Леокадии Адольфовне, можно только гадать.

Савва по-прежнему сохранял свою веру в гармонию мира, сотканную из взаимосвязанных в единое элегантное уравнение событий, так что ненарушимое спокойствие его не дрогнуло и тогда, когда дверь в квартиру вдруг сотряслась от мощных ударов, а потом и вовсе рухнула, вырванная из петель. Может быть, он просто не успел испугаться, да и не понял толком, что происходит: полыхнуло зеленым, вокруг словно образовался пузырь звенящей, вибрирующей пустоты, а затем они с Яной вдруг оказались в каком-то странном, пыльном и тихом месте, похожем на комнату в заброшенном доме, в которую десятилетиями никто не входил. По ощущениям Саввы, пробыли они там едва ли десять минут, но когда вышли на незнакомом ему широком проспекте где-то на Охте, то вокруг грохотал и шумел жаркий городской день, пропитанный дымом и выхлопными газами, сновали машины и пешеходы, и Яна сказала, что знает, куда и к кому им нужно идти.

Глава 7

Нулевая гипотеза

Я посмотрел на Ильинского. Он и сейчас был неестественно спокойным и каким-то удовлетворенным: взгляд устремлен вдаль, на губах временами появляется немного смущенная и извиняющаяся улыбка, сидит, зажав коленями ладони, поверх покрывала на краешке моей тахты и время от времени утвердительно покачивает головой в разных моментах рассказа или добавляет что-то тихим, но твердым голосом. На светлой рубашке болтается увесистый круглый значок со стилизованным изображением факела и надписью «Дружба-84». Пока разговор шел преимущественно о нем, он еще вступал в разговор, уточнял что-то, жестикулировал, хоть сдержанно и неловко, а ближе к концу повествования просто внимательно слушал и только кивал, будто соглашаясь со всем, что она говорила.

С другой стороны, я тоже сейчас выглядел со стороны совершенно невозмутимым: сидел себе с задумчивой физиономией на стуле у письменного стола и качал головой, как игрушечная собачка на приборной доске автомобиля, как если бы разговаривал с другом, рассказывающим походные байки, а не слушал историю, которая чем дальше, тем больше превращалась в нечто настолько невообразимое, что единственным способом сохранить рассудок было просто воспринимать ее содержание, не пытаясь как-то осознать и уложить в голове услышанное.