Я знаю, кто ты - Элис Фини (2019)

Я делаю, как мне говорят.

Поначалу я чувствую, что надо мной совершается несправедливое насилие, ведь я не сделала ничего плохого, и они не имеют права со мной так обращаться. Потом я снова начинаю сомневаться во всем и уже не знаю, можно ли доверять мне и моим воспоминаниям о том, что было, а чего не было.

Бен действительно мертв.

Его тело нашли под деревянным настилом у нас в саду. Труп был сожжен с использованием какого-то вещества, ускоряющего горение, такого, как, например, жидкость для розжига, которую я обнаружила в корзине у нас на кухне. Полиция нашла ту бутылку в мусорном баке во дворе, и на ней были отпечатки моих пальцев. Они утверждают, что я купила эту жидкость на заправке, сожгла тело где-то в другом месте, а обгорелые останки спрятала в доме.

То, в чем меня обвиняют, звучит просто невероятно.

Сначала я ничему и не верила, но зубная формула подтвердила, что это тело Бена. Мне показалось, что я увидела его на вечеринке, буквально на секунду, как раз перед тем, как меня арестовали, но, судя по всему, я и насчет этого ошибалась, потому что мой муж совершенно точно мертв, и все вокруг уверены, что убила его я.

Инспектор сказала, что дырка в черепе проделана пулей, которая могла бы быть выпущена из моего пистолета. Того самого пистолета, который я купила совершенно легально, чтобы чувствовать себя в большей безопасности. И теперь они не могут найти этот пистолет, потому что я не говорю им, где искать.

Они считают, что я утаиваю улики, но я не убивала своего мужа.

Или убивала?

Что, если я его убила?

Нет, все было не так. Все не могло быть так. Я отмахиваюсь от этих мыслей и придерживаюсь продуманного сценария: меня подставили, но я не знаю, кто это сделал.

Сначала я была в полицейском участке, потом в камере предварительного заключения, потом сидела в наручниках в машине для перевозки заключенных, и вот теперь я здесь. Не знаю, сколько времени прошло. Наверное, пара дней. Я перестала отслеживать ход времени и разучилась его определять. Мне разрешили пользоваться телефоном, но я не придумала, кому можно позвонить. Правда, я нашла себе адвоката, хорошего. За последние годы он вел множество крупных дел и, кажется, знает, что делает. Я сказала ему, что невиновна, и спросила, верит ли он мне. В ответ он просто улыбнулся и сказал, что это совершенно не важно. Его ответ не переставая крутится у меня в голове: «Неважно, во что я верю. Будущее зависит от того, в чем я смогу убедить других». Его слова словно написанная для меня реплика.

Я натягиваю зеленую тюремную кофту и спортивные штаны, которые мне велено тут носить, и каждый сантиметр моей кожи начинает зудеть. Мне хочется буквально расчесать себя в ноль. В зеркале я замечаю отражение странноватой женщины – она совсем на меня не похожа. Если копнуть поглубже, забраться глубоко-глубоко в собственное отчаяние, можно найти ту себя, какой ты была когда-то. Я ее не помню. У меня чувство, что сейчас мне нужно быть кем-то другим, кем-то сильным и смелым, и я не очень хорошо понимаю, как играть эту роль.

Раньше мне не приходилось бывать в тюрьме. Во многом она оправдывает ожидания: тут высокий забор, обтянутый по верху колючей проволокой, куча дверей, куча засовов. Тут холодно, и все какое-то серо-зеленое. Люди, которые мне попадаются, улыбаются неохотно. Я иду за очередным тюремщиком, и он запирает за нами еще одну дверь, а потом отпирает следующую ключом с огромной связки, висящей у него на ремне.

Ключи напоминают мне о Мегги. Она тоже ходила по лавке с большой связкой. С тех пор как меня арестовали, я часто думаю о ней. Как будто кто-то незаметно нажал на мою кнопку перезагрузки, и я снова чувствую себя маленькой девочкой – девочкой, которую учили не доверять полицейским и не разговаривать с ними. Единственным, с кем я разговаривала с момента ареста, был мой адвокат, совершенно незнакомый мне человек.

Думаю, он считает, что я виновна.