Город чудес - Роберт Джексон Беннетт (2019)

Божественные дети сидят в ошеломленной и безнадежной тишине, особенно Мальвина. Последствия случившегося до них еще не дошли, понимает Ивонна. Она через это уже проходила после Мирградской битвы, когда люди сидели на улицах, словно безмозглые лунатики, и бормотали о какой-то ерунде. Она знает: если они доживут до завтрашнего дня, утро принесет бесчисленные ужасы, когда они попытаются начать нормальную жизнь на громоздящихся вокруг развалинах.

Но это завтра. А прямо сейчас, сегодня, есть, по крайней мере, чашка горячего чая.

Она ставит перед ними первый поднос и мягко говорит:

— Пейте. Вам не помешает что-нибудь теплое.

Единственные, кто не раздавлен отчаянием, это Тати и Шара. И хотя Ивонне кажется, что право на бесчисленные вопросы есть у Тати, их задает Шара — спрашивает, как дочь перенесла путешествие, как она спит, нет ли у нее сыпи, порезов или синяков и так далее, и тому подобное. Тати отвечает тоном, который одновременно кажется скучающим и знакомым, и Стройкова приободряется, увидев, что мать и дочь немыслимым образом возобновили отношения без запинки.

Впрочем, кое-что изменилось: глаза Шары, которые поначалу казались такими усталыми, упиваются каждым движением ее дочери, каждым словом, каждым жестом, каждым звуком. Она как будто пытается все записать, все уловить и поместить под замок где-то в глубине души.

— Что теперь? — спрашивает один из божественных детей.

— В каком смысле — что теперь? — огрызается Мальвина.

— Что… нам теперь делать? — спрашивает другой мальчик. — Мы сбежим? Перегруппируемся?

— Перегруппируемся? — переспрашивает Мальвина с едким смешком. — Ну, допустим, мы так и поступим… так, давайте-ка посмотрим… Божественные духи выдувания стекла, часов, очагов, тетушек — старых дев, аханастанской весны и все прочие — что, по-вашему, мы сможем сделать?

Долгое молчание.

— Я не знаю, — говорит одна из девочек. — Хоть что-то.

— «Хоть чего-то», — ворчит Мальвина, — будет недостаточно.

Ивонна приносит третий поднос с чаем, когда Тати бросает взгляд на Мальвину и шепотом спрашивает Шару:

— Это… это моя сестра? Неужели?

Шара долго думает.

— Да, — говорит она наконец. — Это так.

— И она… она…

— Божественное дитя, — говорит Шара. — Да.

— И я… я…

Шара бросает на дочь ровный взгляд.

— Тоже.

Лицо Тати заливается краской.

— Я б-бо…

— Тебе повезло, Татьяна, — говорит Шара. — Главная разница между тобой и той девочкой в другом конце комнаты — большое горе.

— Это не ответ! — расстроенно восклицает Тати. — И ты это знаешь!

— В самом деле?

— Да! Ты… ты должна была мне рассказать, ты должна была помочь мне это понять… понять, кто я или кем стану!

— Ты так уверена, любовь моя, — говорит Шара, тихонько попивая чай, — что я этого не сделала?

И тут их настигает звук. Это гулкий, жуткий, раскатистый звук — как будто кто-то ударил в немыслимо огромный колокол, колокол размером с луну. Он такой громкий, что Ивонна, несмотря на все усилия, роняет поднос, и тот с громким звоном ударяется об пол.

— Что это еще такое?! — кричит она.

Шара подается вперед.

— Кто-нибудь может подвести меня к окну?

Ивонна помогает ей добраться до эркера, расположенного с восточной стороны особняка.

— Ах… — говорит Шара, выглядывая наружу. — Как я и думала.

— В чем дело? — спрашивает Ивонна.

Шара кивком указывает вперед.

— Стены. Вот они. Разве ты не видишь?

Ивонна смотрит — и не верит своим глазам. Как бывшая жительница Мирграда, она частенько забывает о существовании стен, потому что изнутри они невидимы. Но теперь все изменилось — и к тому же они поменяли цвет. Они не сланцево-серые, какими выглядят снаружи.

Они черны, как гагат.