Подонок - Ульяна Соболева (2020)

— Я когда мелкий был мама меня на этот каток возила. Все хотела, чтоб я хоккеем занимался. А отец против был. Зачем военному хоккей. Он все мечтал, что и я военным буду и Бодька. Я тоже о хоккее бредил. И мы в ней втихоря с коньками смывались сюда. Потом она коньки прятала в гараже за рыбацкими снастями деда.

На катке народа собралось куча. Не протолкнуться. Девчонки с визгами пролетали мимо, махали им руками. Счастливые, улыбаются. А он хочет и ее улыбку увидеть, хотя бы раз. Один единственный.

— Дёёём, а там коньки напрокат дают. Давай с нами покатаешься.

Посмотрел на Мишку, закутанную в полушубок, накрытую одеялом и обмотанную шарфом. Одни глаза огромные видно. Потом на девочек. Потер красный от мороза нос.

— Да? С вами?

— С нами! Наперегонки!

Дашка весело захлопала в ладоши.

— Да я вас обеих обгоню.

— Не обгонишь!

— Обгонюююю.

Повернулся к Мишке.

— Ты посиди здесь, а я там немного с мелкими покатаюсь. Не обидишься?

Не смотрит на него. Смотрит куда-то в снег. Ладно. С кем он разговаривает? Ледышка и та чувствительней. Она хотя бы от тепла тает.

Натянул коньки, выскочил на лед. Мелкие хохочут, впереди него снуют. На раз-два-три побежали вперед, он клюнул носом с непривычки, они обе его на ноги поднимали, заливаясь от смеха.

— Проиграл конфету.

— Мы не спорили на конфеты.

— Все равно проиграл.

— Ладно! Хитрые морды!

Обернулся снова на Мишку. Сидит в кресле. Не двигается. В голове промелькнула мысль, что безумно хотел бы ее вот так рядом с собой. Носится по катку. Дурачиться. Чтоб смеялась с него, как когда-то и он видел морщинки на ее переносице и несколько веснушек на щеках.

А задолбало его все это. Осточертело ему. Смотреть на нее вот так и как с хрусталем нянькаться. Сидит там. Как чужая. Как изваяние. Жизнь у нее закончилась. Ни хренааа. Черта с два она закончилась. Проскользил по льду к ней. Схватился за коляску и вытянул на лед.

— Ты че сдурел? — покрутила у виска какая-то дама и он показал ей средний палец. На хер пошла.

Склонился над Мишкиным лицом.

— Ну че? Покатаемся? Харе сидеть с кислой рожей! Тошнит от тебя! Эй, Кузнечик, Петарда, валите сюда. Сейчас наперегонки со мной бегать будем с Мишкой.

Михайлина судорожно челюсти сжала, глаза расширились. В глазах появился страх. Вот и хорошо. Хоть что-то там появилось. Хоть какой-то проблеск. Пусть даже ужас. Но уже эмоция.

— Не бойся. Хуже точно не будет.

Заверил ее и схватившись за ручки разогнался и поехал. Все быстрее, быстрее, набирая скорость, по кругу с дикими воплями.

— Даааа! Уррррааа! Поехалиии!

— Осторожно! — крикнула Дашка.

Но он ее не слышал. Мчался изо всех сил, впившись в ручки. Пока не споткнулся, и не завалился вместе с креслом на бок в сугробы. Тут же испугался, сердце зашлось от ужаса и перед глазами потемнело. Идиот конченный! Ее же нельзя травмировать! Придурок! Увидел ее маленькую в снегу, лицом вниз!

— Мишка, прости…черт, простиии, — кричит, ползет к ней, ноги разъезжаются в долбаных тупых коньках. Наклонился, перевернул и…замер. Она смотрит на него и улыбается. Впервые. По-настоящему.

Глава 18

— Каждая хворь в голове живет и вот здесь, — бабка Устинья показала морщинистым пальцем на грудь Демьяна, — как змея пригретая. И человек сам ее кормит болью, страданиями, чувством вины, ненавистью и нелюбовью к себе. Змея издохнет лишь тогда, когда ее перестанут кормить. Понимаешь, о чем я?

— Понимаю.

Бросил взгляд на Михайлину, сидящую в кресле во дворе. Так же неподвижно, так же безэмоционально.

— Все лекарства испробованы. Впереди могут быть операции…всего лишь могут. Но должны произойти какие-то перемены. Но они не происходят. Нет чувствительности в руках и ногах. Она не вернулась. Я делаю массажи, я заставляю ее двигаться, но…ничего не помогает.