Подонок - Ульяна Соболева (2020)

— И судно… я тоже могу. Она стесняется. Не хочет, чтоб ты. Давай я. Я смогу. Я сильная.

— Ладно. Посмотрим.

Но это и оказалось выходом из положения. Помощь Дашки. Ее она подпускала к себе, помогала себя раздеть, разуть. С Демоном все иначе. Стоило ему приблизиться как она вся внутренне сжималась, каменела, напрягала все мышцы тела чтобы всячески помешать. Всем своим видом показывая, что не хочет, чтобы он к ней прикасался.

Тот мимолетный порыв в больнице, когда она заговорила оказался единичным. Врач посчитал, что слова были случайны, беспричинны. Потому что больше не произнесла ни слова.

Кормила ее тоже Даша. Она ждала пока та придет со школы, а до этого отказывалась есть. Сжимала челюсти и не позволяла кормить. Все силы своего немощного организма направляла на борьбу с ним.

Но Демьяну это не мешало. Точнее мешало, но он держал себя в руках, терпел изо всех сил и делал то, что предписали врачи.

Соседка Анна знахарку нашла в деревне. Бабку Устинью.

— Ну, да. И колдует и ваще Баба Яга.

— Ты, Антихрист, если жизни не знаешь не вякай. Сиди да жуй блины и помалкивай. Врачевательница она. Скажет станет на ноги Мишка или так и останется в кресле. Снадобья нужные даст. Поезжай, грю. Я присмотрю за девочками. А ты давай вези ее.

— Я врачам ее показывал. Самым лучшим. Самым крутым и здесь и в столице. В один голос говорят — не встанет на ноги. В лучшем случае заговорит и зашевелит руками. Мне по бабкам ездить не хватало.

— Ты на свете сколько живешь? Двадцать годков? Зеленый совсем, дурной. Не взбрыкивай. Дурной грю. Опыта нет и жизни не видел. А я видела. Много всего видела и как больные смертельно на ноги вставали и как здоровых в гроб клали. Все в человеческой вере прячется. Доказательная медицина хорошо, конечно, но, когда не было ее по-иному народ лечился и выживал и болячек таких страшных не ведывал. Вези говорю. Хуже не будет. На адрес.

Ткнула ему в руки бумажку.

— Вперед и с песнями. Врагу не сдается наш гордый «Варяг». Мой отец после войны всегда напевал. С фронта без обеих ног вернулся и мамке моей еще двоих заделал. Плюнуть и растереть твои проблемы.

Блин ему в тарелку подложила и вареньем полила сверху.

— Она не согласится ехать. Там Дашки не будет, а мне она не дастся. Мыть, ухаживать. Ну сами понимаете.

— Девку на плечо и поехал. Сам знать должен, что делать, чтоб бабы тебе давали. Не маленький уже. На выходные забирай и давай, и с Богом!

* * *

— Я санки взяла и коньки.

— Молодец. На каток заедем. Все. Погнали. Харе дома сидеть. Итак завонялись, как дохлятина.

— Сам ты дохлятина. Я пахну. У меня духи есть. Мамины.

— Кто без спроса разрешал брать? — рыкнула на Петарду совершенно серьезная Кузнечик.

— Моя мама. Хочу и беру.

Коляску кое-как в лифт затолкал. Первый спустился. Затем девчонки. На улицу вышел, толкая перед собой инвалидное кресло. Погода чудесная солнце светит, снег искрится, ветра нет почти. Но она его не радует. Его ничего не радует. Он хочет блеск в голубых глазах увидеть. Хоть какие-то эмоции. Хоть что-то. Как тогда, в больнице. Это были мгновения, когда у него сердце зашлось, когда он ощутил себя счастливым на какие-то доли секунд, пока верил, что она это сказала осознанно. Именно ему.

— Ты когда-то говорила, что зиму любишь. Вот радуйся. Пришла зима. Снежная.

Молчит, конечно. Не отвечает. Ни эмоции на лице, ни улыбки, ни черта. И усталость берет адская. Какая-то невыносимая. Как плитой давит.

— Дёмаааа, смотлииии. Я на коньках. Ла-ла-ла. Ой!

И в сугроб заехала. Дашка ее вытащила, усадила на санки. Поехали в сторону большого городского катка. Вокруг жизнь кипит. Праздники на носу.