Вспышки сейчас отовсюду — фотограф делает кадры с разных ракурсов, а я продолжаю подниматься. Пусть музыку не слышит никто, но именно она помогает мне вплетаться всем телом в ленты, и я уже не представляю, где заканчиваются они, где начинаюсь я. Мы сплошное продолжение друг друга — платье — воздух — ленты — полет — оплетающая меня ткань — сила в руках — невиданная, непознанная легкость, от которой сердце колотится все сильнее.

— Не будет сомнений

Не будет обид,

Новое время

Нас освободит!

Ведь мир многогранен

И в нем на пути

Так просто, открывшись

Счастье найти.

То счастье, что рядом

С тобой для меня

Казалось сильнее

Любого огня.

На миг на подъеме — перед тем, как рухнуть за самую нижнюю высотку — мне в глаза попадает солнце. А следом — ветер, который подхватывает меня, чтобы швырнуть назад. И я впервые за все время, наверное, впервые за всю свою жизнь позволяю себе просто парить. Парить, по-настоящему прощаясь с Торном и с тем, что могло бы быть.

Я должна была сделать это еще на празднике, но я делаю это сейчас.

Казалось, но прошлое

Здесь и сейчас

Закончится и для тебя

И для нас.

И мы, распахнув

Крылья сердца в груди

Уверены будем,

Что все впереди.

Пусть новый день

За собою зовет

Шагай же в него…

Как впервые в полет!

Полет раскрывается в тонком, едва уловимом мгновении, когда я действительно лечу, пальцы обнимают ленты, а они меня. В самой высокой точке я смотрю вниз, солнца уже нет, сейчас есть только лампы, и в этом холодном свете под прицелами камеры фотографа я чуть расслабляюсь.

И падаю вниз.

Раскручиваясь на лентах, все ниже, ниже, ниже, быстрее, от вдоха до выдоха, до чьего-то крика, чтобы остановить падение за несколько миллиметров над сценой.

И коснуться босыми ступнями прохладной поверхности, напоминающей зеркальную плитку. Фотограф продолжает снимать, все остальные застыли статуями. Ветер отбрасывает волосы с лица, меня на миг опять ослепляет вспышка, а после я вижу Бена. Он стоит чуть поодаль, и стоит мне замереть, срывается с места. Совершенно беспардонно оттолкнув стилиста, просто хватает меня за руку и тащит за собой.

— Стой! — говорю я. — Да стой же. У меня фотосессия!

Бен останавливается, но только для того, чтобы стянуть куртку и набросить мне на плечи, и этого времени хватило для того, чтобы Лари шагнула к нам.

— Слушай, ты, набл с горы…

Я не увидела, а скорее почувствовала, как вспыхнули его глаза. Потому что харргалахт тоже вспыхнула.

— Ты вытащила мою женщину полуголую на улицу? — поинтересовался он. — И заставила ее рисковать собой?

У Лари натурально отвисла челюсть. У меня же ее, попросту говоря, заклинило, потому что как иначе объяснить то, что я даже ничего сказать не смогла, даже когда Бен подхватил меня на руки и понес к лифтам? В лифте я честно попыталась что-то сказать, и не смогла снова. Потом была попытка на подземной парковке. Но расклинило меня только когда я оказалась внутри его флайса, по-прежнему в его куртке, и когда дверца опустилась — бесшумно, а салон стал стремительно прогреваться.

— Это что только что было?

Ответа не последовало, поэтому я предприняла вторую попытку:

— Бен! У меня фотосессия!

Флайс никуда не двигался, я нажала кнопку открытия двери, но она не сработала. Я резко обернулась к нему в тот же момент, когда он резко обернулся ко мне:

— Ты чем вообще думала, Лаура?!

— Голос на меня не смей повышать! — огрызнулась я. — Чем я думала — не твоя проблема. Эта фотосессия — мой заработок на три месяца.

— Я о том, что ты полезла туда без страховки. В холод. У тебя вообще мозги есть?!

— Открой дверь!

Вместо того, чтобы открыть дверь, Бен коснулся панели зажигания.

— Ты меня вообще не слушаешь?!