Шаманка - Алла Лагутина (2020)

У отца в лесу оказался дом. Нет, конечно, не такой дом, как в поселке. А старинный бурятский дом: круглая юрта на четырех столбах «тэнги», с дырой в крыше, с очагом под дырой, деревянная, а не из шкур и войлока, но очень старая, так поросшая мхом, что ее не сразу и разглядишь, словно лес ее прятал…

Более-менее новым выглядел резной столб-коновязь, увенчанный конским черепом.

– Папа, а это зачем?

– Этот скакун служит многим поколениям шаманов. Когда есть он, живых коней не надо. Он пройдет там, где не пройдет живой. Кости его похоронены вот здесь, возле столба. Когда надо – можно его поднять. Только сила нужна.

Сандугаш не осмелилась спросить, шутит отец или всерьез разъезжает ночами на конском скелете.

В юрте пахло дымом и горькими травами. Вдоль стен стояли сундуки и лавки. Повсюду – войлочные, ярко расшитые одеяла. Они покрывали пол в несколько слоев. На лавках – звериные шкуры. Грубо выделанные, странно пахнущие.

– Ты здесь спать будешь, – отец ткнул в одну из лавок. – Но только эту ночь. А на следующую дальше в лес пойдем. Сегодня же я должен подготовиться.

Отец ловко разжег очаг и, когда в котле закипела вода, начал складывать туда какие-то корешки, сухие комочки, зерна и травы из многочисленных мешочков, заполнявших один из сундуков. Молчал, помешивал, добавлял. Не пробовал. Принюхивался. Достал горшочек с приклеенной воском крышкой. Пальцем выковырнул из него жир, бросил в варево. Запах стал омерзительным. Сандугаш сидела на своей лавке и смотрела молча, и с ужасом предвкушала, как ей придется все это пить. Но потом отец достал горшочек с медом и весь его опорожнил в варево. Горько-жирный запах приобрел летние сладкие ноты.

– Это вся твоя еда на пять дней. Завтрак, обед и ужин, – сказал отец, протягивая ей дымящуюся кружку. – Это изменит твое тело. Подготовит к изменению сознания. А для изменения сознания нужно будет другое… Настой. Я с собой принес.

Сандугаш покорно выпила горячее, горькое, жирное, с медовым привкусом. Она привыкла голодать в Москве. Этот напиток был сытнее ее обычного ужина.

Но стоило сделать последний глоток – ее неудержимо потянуло в сон. Она буквально упала на лавку, зарылась в мех, и сознание ее уже ускользало, когда отец поднес к ее губам край фляги и заставил выпить – горького, невыносимо горького, терпкого… Но ей так хотелось спать, что было все равно.

Она заснула с этой горечью во рту. И когда проснулась утром – на губах была еще горечь. Однако Сандугаш готова была благословлять эту горечь и спать всю оставшуюся жизнь не иначе как после волшебного отцовского зелья! Она давно не спала так крепко и освежающе. Она не видела никаких кошмаров, никаких жертв и убийц, не видела Белоглазого, не видела даже обычных бытовых снов, нет: сон ее был прекрасен и многоцветен, как детская книга с восточными сказками.

Она видела себя – но другую себя. Она снова была Алтан.

Она видела его… Не Белоглазого. А Сергея. Молодого русского жандарма, приехавшего нести службу в чужой и чуждый край. Освобожденного от одержимости. Такого, каким он мог бы быть, если бы и вовсе никогда не был одержим. Влюбленного в шаманку.