Шаманка - Алла Лагутина (2020)

С бубном у нее вышло странно. Ее собственное пение оказалось сильнее бубна. Скорее призывало духов и собирало их в круг. Путешествовать в иные миры ей было легче с помощью снов…

– Может, тебе собственный бубен и не понадобится для работы. Но он может стать поддержкой, если голос сорвется. Так что все же бубен я тебе натяну, – сказал отец.

2.

На следующее утро, раннее, предрассветное, отец разбудил Сандугаш, дал ей кружку горячего питья, вручил топор, вывел из юрты и завязал глаза.

– Иди вперед. И слушай своим эфирным слухом. Когда услышишь, что дерево звенит, подойди к нему и слегка топором стукни. Слегка, не размахиваясь, а то еще сама по себе попадешь или другое дерево поранишь! Мне достаточно царапинки на стволе, чтобы начать работать. Но это должно быть дерево, которое зазвенит для тебя, Сандугаш.

Сандугаш шла с завязанными глазами и даже не спотыкалась: она чувствовала, где впереди кочка, где выступающий корень. Она чувствовала этот лес и испытывала огромную, всеобъемлющую радость от родства с ним. В какой-то миг она ощутила, что не только отец следует за ней в нескольких шагах позади, но и рядом с ней идет дух Соловья в получеловеческом своем обличье.

Нежный звон она услышала издалека и шла к нему уже через кусты, через бурелом, через сплетения высоких трав, а звон становился все громче, он напоминал одновременно горловое пение шаманки, щебет соловья, звук свирели и очень высокие ноты, сыгранные на органе.

Она подошла. Дерево звенело, пело и благоухало, оно благоухало весенним соком, бегущим под корой, и набухшими почками, оно благоухало осенними листьями и молочной спелости орехами, оно благоухало как женское тело, еще не остывшее от любовных утех, еще влажное от горячего пота, это дерево было такое живое, что для Сандугаш невыносимо трудно было нанести ему рану, обречь его… И самое удивительное, удивительнее звона и запаха, было то, что Сандугаш не могла определить, что за дерево перед ней! Она, которая каждое дерево чуяла вслепую, просто – знала, что перед ней.

Но не это.

– Давай, Сандугаш, – скомандовал отец.

И она стукнула топором. Слегка.

Звон стал таким невыносимо громким, что она выронила топор и скорчилась на земле, пытаясь зажать уши, спрятать голову…

Отец поднял ее и отнес в сторону. И она стонала от невыносимой громкости этого звона, пока отец рубил дерево.

Только когда оно упало, звон стал мелодичнее, нежнее, и Сандугаш открыла глаза и увидела, что это была береза. Самое распространенное для изготовления бубнов дерево, потому что из него легче всего сделать обод.

– Это хорошо, что береза. Значит, Байгал хочет, чтобы ты легко получила свой бубен, – сказал отец. – Иди сюда, Сандугаш. Ты знаешь, что надо делать.

Она знала. Достала каменный нож, запела, взрезала правую руку – и полила кровью оставшийся пень, взрезала левую – и полила кровью срубленное дерево.

Отец вырезал из березы те части, которые хорошо пойдут для обода бубна, а потом порубил березу на дрова, чтобы ничто не пропало. Работал в перчатках, кожаных, тонких, мягких. Покупных и очень дорогих, итальянских, ибо не важно было, кто перчатки сделал, важно – не коснуться будущего чужого бубна своими руками.

Над бубном работать он начал уже сейчас, в лесу.

Однажды, сидя вечером у очага, глядя на руки отца, творящие ее будущий «рабочий инструмент», Сандугаш спросила:

– Так что же, теперь я буду наследовать тебе как шаман? Я знаю, ты хотел мальчика…