Перо на Луне - Филлис Уитни (2011)

— Или дало бы ей смысл жизни? Она так вцепилась в Элис, но вот интересно, действительно ли она верит, что Элис — твоя дочь? А если она умрет, и ты не успеешь ей сказать, кто ты? Тогда ты всю оставшуюся жизнь будешь себя спрашивать, не стоило ли дать ей — и себе — еще один шанс?

Руки Кирка на руле напряглись.

— Когда я был ребенком и жил с родителями, в моей жизни было много хорошего. Объятия, смех, любовь. Потом я все потерял и переехал жить к бабушке. Полагаю, тогда внутри меня и начала образовываться пустыня. Удивительно, каким любящим человеком был мой отец. Я помню, как он целовал бабушку в щеку и крепко обнимал, когда мы все вместе ее навещали. Это же все равно что обнимать кочергу. Я вообще не хотел ее обнимать. Но знаешь, что мне однажды сказал отец? Что она застенчивая. Я не такой, как отец, хотя Эдвард когда-то немного на него походил.

— Значит, ты поэтому ее не прощаешь?

Он посмотрел на часы.

— Становится поздно. У меня только-только времени на собеседование в музее до его закрытия. Мы попозже поговорим.

Мы вышли из машины и быстро зашагали вперед. Магия вечерней Виктории никогда не оставляла меня равнодушной — украшенные подсветкой здания, уже знакомые голубые столбы с яркими фонарями и цветочными корзинами, и Иннер-Харбор, обрамленная цепочкой фонариков, которые отбрасывали на воду разноцветные отблески. Солнце клонилось к Тихому океану, окрашивая небо в розовый цвет и отбрасывая по воде розоватую дорожку. Где-то вдали темнел континент.

Мы прошли через широкий внутренний двор музея, мимо колоннад и крытых дорожек; и везде ощущалось индейское искусство.

— Когда-нибудь мы сюда вернемся, и я устрою тебе настоящую экскурсию. — Он так легко это сказал, словно у меня в Виктории было будущее.

У входа в музей стояла великолепно исполненная фигура индейца, вытянувшего руку в приглашающем жесте — Кирк сказал, что это тотем Зазывала. Такие тотемы ставили, чтобы собирать людей на потлач — знаменитое сборище, которое созывалось, чтобы почитать живых и оплакивать умерших, на нем исполнялись танцы духа и всякие другие ритуалы. Однако то, что находилось за тотемом, внезапно захватило меня своей иллюзией.

Подсвеченный занавес создавал впечатление, что с небес льются струи дождя; он был шириной почти во весь зал и весь переливался светом. За занавесом виднелась лодка — каноэ с индейцами племени нутка — казалось, оно скользит по настоящей реке. На носу лодки стоял индеец, готовый пригвоздить кита гарпуном. И лодка и индейцы-мужчины были несколько больше обычных размеров, видимо, чтобы усилить впечатление драмы.

Кирк провел меня за занавес, и мы остановились перед великолепной деревянной скульптурой. Лодка была высечена из цельного куска кедра. Все шестеро гребцов отличались друг от друга, и над ними довлела стоящая фигура с гарпуном. В бурном "море" у самой лодки чернела огромная голова кита. По обе стороны длинного зала стояли серые, потрепанные временем, тотемы. Казалось, они с земли смотрят на разыгравшуюся в воде сцену. Искусство навечно запечатлело быстрый момент жизни. В дальнем конце помещения висел такой же занавес, только добавлявший правдоподобия этой великолепной иллюзии.

На мгновение Кирк тоже замер, он не хотел разрушать магию. Потом коснулся моей руки.

— Мне пора на собеседование. Погуляй где хочешь. Встретимся у входа примерно через полчаса.

Я бездумно побродила по залам, за отсутствием времени не пытаясь резюмировать увиденное. Диорамы древних северных лесов казались такими реальными, что так и хотелось шагнуть на лесную поляну, по которой шествовали олени. В залах на втором этаже была экспозиция индейского оружия всех видов — там были резные военные свистки, каменные дубинки и не только, цепы, луки и стрелы.

Я прошлась по улице города, захваченного "золотой лихорадкой", и постояла перед индейским общинным домом в натуральную величину.