Как мы ориентируемся - Маура О’Коннор (2021)

«Я убежден, что отличительной характеристикой человечества является ключевая способность создавать описания, с помощью которых мы конструируем истории, – объяснял мне Уинстон. – Думаю, именно благодаря историям мы стали отличаться от шимпанзе и неандертальцев. И если дело именно в понимании историй, то мы не сможем понять свой разум, пока не понимаем этого аспекта». В своих рассуждениях Уинстон опирается на лингвистику, в частности на гипотезу о возникновении языка, которую сформулировали профессора МТИ Роберт Бервик и Ноам Хомский. Идея в том, что только у людей появилась когнитивная способность производить такую мысленную операцию, как слияние[117]. Эта лингвистическая операция происходит тогда, когда человек берет два элемента из системы понятий – скажем, «грызть» и «яблоки» – и связывает их между собой, а затем с другими понятиями – например, с элементом «Патрик», что в итоге дает «Патрик грызет яблоко», – и так далее, в сеть иерархических понятий почти бесконечной сложности. Эта способность, как убеждены авторы, является центральной и универсальной характеристикой человеческого языка и присутствует практически во всех наших действиях. «Мы можем строить эти сложные замки и истории у себя в голове. Никакие другие животные на это не способны», – говорил Бервик[118]. Теория отвергает общепринятое объяснение причин появления языка: это не средство межличностной коммуникации, а инструмент мышления. Язык, как утверждают Бервик и Хомский, – это не звук, который имеет смысл, а смысл, облеченный в форму звука.

В своей книге «Человек говорящий. Эволюция и язык» Бервик и Хомский опирались на результаты сканирования мозга, которые показали, как развивалась префронтальная кора – область, имеющая важное значение для восприятия языка. Они предположили, что в процессе энцефализации, эволюционного расширения и перестройки нашего мозга, возник новый анатомический замкнутый контур между задней частью верхнего отдела височной доли коры больших полушарий и зоной Брока (отвечающих соответственно за восприятие речи и связную речь). Созревание этих дорсальных и вентральных путей в языковой и премоторной зонах мозга в детском возрасте позволяет каждому из нас выполнять операцию слияния и владеть символическим языком. И действительно, когда исследователи посмотрели, какие цепи нейронов в нашем мозгу активируются при выполнении функции слияния, то увидели, что процесс проходит в четырех разных проводящих путях. Интересно, что у новорожденных младенцев есть не все эти связи, и исследования показывают: если этот пучок нервных волокон между задней частью верхнего отдела височной доли и зоной Брока не сформируется у детей должным образом, то возникнут трудности с пониманием синтаксически сложных предложений. «У них нет липидной изоляции, и они не “подключены к системе”, – предположил Бервик. – За пару лет [большинство детей] должны начать говорить, и это может быть результатом небольших эволюционных изменений. Мозг становится больше, и дополнительный рост приводит эти системы “в боевую готовность”. Все остальное, как говорится, это история».

Уинстон считает гипотезу слияния лучшим из имеющихся на данный момент объяснений того, как люди начали понимать истории. Но он убежден, что способность создавать нарративы происходит из пространственной навигации. «Думаю, большая часть нашего понимания пришла из физического мира, что предполагает движение в нем, – говорит он. – Способность к упорядочению, как мне кажется, происходит из пространственной навигации. Мы извлекаем пользу из многих вещей, которые уже есть, – скажем, как упорядочение… С точки зрения искусственного интеллекта слияние наделяет вас способностью строить символическое описание. Мы уже давно умели выстраивать последовательности, а новая способность к оперированию символами позволила нам придумывать истории, слушать их, рассказывать их, соединять две истории в новую, проявлять творческий подход». Уинстон называет это гипотезой сильного сюжета (Strong Story Hypothesis).