Скала - Питер Мэй (2012)

Я был в смятении: ложь тяжким грузом лежала на моей совести; но я попрощался и направился вниз по дороге к дому Артэра. Ему я сказал, что буду занят в эту субботу, так что он может меня не ждать. Отойдя от дома достаточно далеко, я свернул к торфяной тропе. Я бежал по ней до тех пор, пока не убедился, что меня точно не видно с дороги на Кробост. Мне потребовалось десять минут, чтобы, срезав путь через вересковую пустошь, выйти на дорогу Кросс-Скигерста и повернуть на запад, к Мелнес. Этот маршрут я знал очень хорошо, потому что весь минувший год вместе с Артэром провожал Маршели до дома после школы. Но я впервые осмелился пойти к ней в субботу. Об этой встрече мы договорились тайком, пока остальные играли на школьной площадке. Артэр ничего не знал — это было моим условием. Хотя бы раз я хотел поиграть с Маршели наедине. Но пока я спускался по склону к дороге на Мелнес, я ощущал вину за свой обман — тянущее чувство в животе, как бывает, когда переешь.

Я остановился у белых ворот и положил руку на задвижку. Время на то, чтобы передумать, еще оставалось, и я колебался. Если бы я развернулся и бежал всю дорогу обратно, то, возможно, еще успел бы вернуться до того, как отец погрузит лодку прицеп. Так никто бы ничего не узнал. Но тут ветер донес до меня звонкий веселый голосок:

— Фи-и-ин! Эй, Фин!

И я заметил Маршели, бегущую по тропинке. Она, наверное, высматривала меня, так что теперь пути назад не было. Задыхаясь, она подбежала к воротам. Щеки ее раскраснелись, а голубые глаза сияли, как васильки. Ее волосы были заплетены в две косички, как в тот первый школьный день, и перевязаны голубыми лентами под цвет глаз.

— Пойдем! — она схватила меня за руку, и я попал в зазеркальный мир Маршели раньше, чем успел понять, что происходит.

Мать Маршели была приятной женщиной, от которой пахло розами и чей мягкий английский акцент звучал для меня, как музыка. У нее были волнистые каштановые волосы и шоколадного цвета глаза. Поверх кремового шерстяного свитера и голубых джинсов она надела цветастый фартук. Кроме того, на ней были зеленые резиновые сапоги, и она не обращала внимания на то, что с каждым ее шагом налипшая на них грязь разносится по плиточному полу большой кухни. Выгнав двух не в меру общительных колли во двор, она усадила нас за стол и налила каждому по большому стакану домашнего лимонада. Мать Маршели часто видела моих родителей в церкви, и у нее была масса вопросов. Чем занимается мой отец? А мать? Кем я хочу стать, когда вырасту? На этот счет я не имел ни малейшего представления. Но так как признавать этого мне не хотелось, я сказал, что хочу быть полицейским. Она удивленно подняла брови и сказала, что это похвальный выбор. Все время я чувствовал взгляд Маршели, но не хотел поворачиваться к ней, зная, что покраснею.

— Ну что, останешься на обед? — спросила мать Маршели.

— Нет, — быстро ответил я и только потом спохватился, что это, наверное, прозвучало грубовато. — Я сказал маме, что вернусь к двенадцати. Она обещала что-нибудь приготовить. А потом мы с папой пойдем кататься на лодке. — Я рано понял, что одна ложь часто влечет за собой другую, а та — следующую. Я уже начал паниковать, боясь, что у меня сейчас спросят еще что-нибудь, о чем придется врать. — А можно еще лимонада, пожалуйста? — я попытался сменить тему разговора.

— Нет. Попозже, — сказала Маршели, а потом, обращаясь к матери. — Мы пойдем играть на сеновал.

— Хорошо, только смотрите, чтобы клещи не покусали.

Когда мы вышли во двор, я спросил:

— Клещи?

— Сенные клещи, они живут в сене. Их не видно, но они кусают за ноги. Смотри! — и она подняла штанину, чтобы показать крошечные красные укусы, расчесанные и кровоточащие.

Я перепугался:

— Тогда зачем мы идем на сеновал?

— Играть. Мы в джинсах, так что все будет нормально. К тому же они вряд ли станут тебя кусать. Папа говорит, они любят только английскую кровь.