Атомка - Франк Тилье (2014)

Не важно. Важно, что этот больной умен, хитер, искусен и рассудителен: двойное убийство 2004 года так и осталось висяком. Несмотря на все усилия Уголовной полиции, его так никогда и не раскрыли. И понятно, что убийце были хорошо знакомы все технологии сил правопорядка, он разбирался в анализах ДНК, знал, как регистрируются генетические параметры… Он входил в те пять процентов преступников, которых никогда не удается поймать, потому что каждый их шаг обдуман и ум у них ох какой проницательный.

Комиссар злился: у него не было ничего, кроме чертовой статистики, дающей вполне призрачный профиль: примерно семьдесят пять процентов за то, что это белый мужчина, чей возраст колеблется от тридцати до сорока пяти лет, социально интегрированный, возможно, одинокий, — во всяком случае, неизвестно, есть ли у него жена и дети, нет ли их. Таких встречаешь на улице каждое утро, не задумываясь о том, чем они занимаются, да, впрочем, у этого типа вполне может быть постоянная работа… И тэ дэ и тэ пэ, ах ты, дьявол!

Комиссар встал, врезал кулаком по стене и закричал:

— Нет, ну что за маразм!

Фотографии молчали, эта будка, в которой он находился, молчала, все молчало. Куда подевалась хваленая интуиция Шарко, которая когда-то позволяла ему решать еще и не такие задачки? На что он надеялся? Добиться всего в одиночку? Капитан Баскез направит своих ребят прочесывать местность, одни станут опрашивать ближайших соседей Глории, другие пойдут в транспортные компании — они тут, поблизости, в какой-то сотне метров… Баскез все разнюхает, у него точно куда больше шансов достичь цели, чем у Шарко, топчущегося на месте в этих проклятых четырех стенах.

Комиссар пожалел о том, что ничего не сказал коллегам, когда разгадал смысл плёбьянского послания. По крайней мере, все могли бы выиграть время, а Глории, возможно, удалось бы избежать такой кошмарной смерти.

Что скажет Люси, когда обо всем узнает, когда узнает, сколько вранья он ей преподнес?

Он собрал снимки, потом автоматически снова рассыпал их, уставившись расширенными зрачками на бетонный столб. Он слышал вопли, он ощущал страх Глории, ее отчаяние. Он не чувствовал больше ни голода, ни жажды — все это уже не имело значения…

Спустя довольно долгое время комиссар пришел в себя, потому что зазвонил телефон. Это был начальник, и новость была, скорее, хорошей: Шарко не отстраняют от исполнения обязанностей даже на время. Но, закончив разговор, Франк не испытывал ни малейшей радости. Он отряхнул тыльной стороной кисти пыль с костюма, посмотрел в последний раз на бетонный столб и пятна крови прямо у него под ногами и, понурившись, скрылся за дверью.

Ближе к вечеру ему выдали на набережной Орфевр служебное оружие — новенький «ЗИГ-Зауэр» с полным магазином на восемнадцать патронов и кобуру. Он долго поглаживал рукоятку, перекладывал пистолет из руки в руку, пока наконец не пристроил его, как положено, на левом боку. Странно, ему всегда нравилось это делать, его всегда это успокаивало, и, несмотря ни на что, он гордился тем, что носит оружие.

Когда Шарко зашел в комнату их группы, Белланже надевал куртку. Комиссар подошел к начальнику, протянул руку:

— Думаю, это тебе я должен сказать спасибо!

Они обменялись крепким рукопожатием, Франк поздоровался с Робийяром и вернулся к шефу:

— Есть какие-нибудь новости?

— Есть. И скорее, невеселые.

— А у тебя хоть раз мелькал лучик надежды с самого начала этого расследования? Ладно, давай.

— Во-первых, хирург посмотрел фотографии детей, лежащих на операционном столе, а того, что со свежим рубцом, — особенно внимательно. Доктор считает, что речь идет об операции на сердце или попытке подключить аппарат искусственного кровообращения.

Шарко нахмурился:

— Как при этой самой холодовой кардиоплегии?

— Да, мне тоже такая версия кажется наиболее подходящей.