Сыграет ли общение со всеми этими людьми, каким бы поверхностным оно ни было, какую-то роль сейчас? Поддержат ли они меня или, наоборот, исполнятся враждебности, как и все остальные?

Просто войти в дверь и изобразить дружелюбное приветствие показалось мне подвигом. Сказав первое «доброе утро» Бену Гарднеру, я чуть было не развернулся и не пошел домой. Мне казалось, что притворно улыбнуться и бросить пару фраз о полузащитнике алабамской команды значит предать Эмму. Каким-то образом мне все-таки удалось, не подавая вида, миновать пост охраны, подняться на лифте и переступить порог кабинета.

Непосредственных помощников у меня всего пять человек. Сферы деятельности каждого из них замысловатым образом накладываются друг на друга, благодаря чему многие решения принимаются коллективно. Из-за этого настроение в офисе похоже на косяк сельди: множество особей, действующих как единое целое.

Как правило, разногласий между ними не бывало. Я был уверен, что сегодня все пятеро пребывают в возбуждении. Если мне удалось избежать прямого столкновения с фабрикой сплетен, то у них не было другого выхода, кроме как стать эпицентром скептицизма и слухов, циркулирующих в здании суда.

Готовясь переступить порог, я сделал глубокий вдох и придал лицу самое бодрое выражение, на которое был способен. Они должны видеть, что я полностью уверен в себе и до всех этих лживых измышлений мне нет никакого дела.

– Всем привет, доброе утро, – кивать и улыбаться. – Как дела? Все в порядке, спасибо, а у вас? – кивать и улыбаться. – Дайте мне буквально двадцать минут, я должен сделать один звонок.

Войдя в кабинет, я закрыл за собой дверь, поставил на пол кейс, повесил пиджак и снял трубку, делая вид, что кому-то звоню.

После чего упал в кресло и закрыл руками лицо.

А когда, просидев так какое-то время, поднял голову, мой взгляд упал на вставленную в рамку фотографию двойняшек, сделанную в Буш-Гарденз два года назад. Тогда им было по четыре года и они только-только научились самостоятельно производить множество совершенно новых для них операций – одеваться; ходить в туалет не по просьбе папы или мамы; неожиданно произносить полноценные фразы и так далее, – позволяя родителям просто любоваться этими крошечными человеческими существами. Погода в тот день стояла замечательная, мы все были в приподнятом настроении и весь день катались в маленьких поездах, объедались мороженым или веселились на детской площадке парка развлечений «Земля Драконов».

На снимке, стоявшем у меня на столе, Сэм и Эмма кружились на карусели. Я снимал с противоположной стороны, и угол съемки оказался на редкость удачным – Сэм немного опередил Эмму, как в тот день, когда они появились на свет. Их лица выражали чистую, неподдельную радость малышей, переживающих лучшую пору своей детской жизни. Крохотные ладошки крепко сжимали шесты, тоненькие ручки храбро противостояли центробежной силе.

Кудрявые локоны Эммы развевались на ветру, будто тоже охваченные радостным волнением. Сэм широко распахнул глаза и в восторженном вопле открыл рот.

Только в этот момент, внимательнее присмотревшись к Эмме, я заметил то, чего раньше не видел. Она не смотрела вдаль, как Сэм, – ее взгляд был сосредоточен на нем. И ей в первую очередь было радостно потому, что веселился он. Конечно, с близнецами так часто бывает: когда один смеется, другой обязательно к нему присоединится.

Но сейчас все было иначе.

Эмму заперли одну в крошечной комнате, обрили наголо и отняли брата. Рядом с ней не было никого, с кем она могла бы посмеяться, кто мог бы ее утешить. Ее насильно удерживали люди, для которых ее жизнь представляла собой всего лишь козырь в крупной игре.

Эмма была совершенно одна.