Ничего не говори - Брэд Паркс (2019)

Он мог бы вступить в игру и сразу же объявить себя победителем, но понимал, что с точки зрения рынка его ингибитор нежизнеспособен. Он понятия не имел, как поставить производство лекарства на поток, к тому же его препарат нужно было впрыскивать прямо в кровь. Все, что у него было, это патент, подтверждающий его первенство в создании ингибитора PCSK9, поэтому он затаился в засаде, готовый подать в суд на первую же компанию, которая разработает собственный ингибитор и начнет клинические испытания.

С точки зрения патентного права совершенно не важно, как человек намерен использовать свое изобретение. Если вы придумали сачок для бабочек, а кто-то с его помощью ловит рыбу, патентное право все равно принадлежит вам. Когда «АпотеГен» приступила к третьей фазе клинических испытаний – масштабному тестированию препарата, после которого Управление по контролю за пищевыми продуктами и медикаментами выдает сертификат, – Пальграфф обратился с иском в суд.

Дочитав статью до середины, я увидел фотографию химика, который глядел куда-то вдаль сквозь стекла круглых, в стиле Джона Леннона, очков. Седые волосы были на затылке стянуты в хвост, под длинной, до середины груди, бородой выступал живот.

Пальграфф не давал интервью. Единственный приведенный в ней комментарий принадлежал его адвокату Роланду Хемансу, партнеру юридической компании «Крэнстон и Хеманс» в Чесапике. В этой конторе работало порядка пятидесяти человек, она специализировалась на патентном праве и вела большинство дел в этой области, потому что умела решать все вопросы быстро, что истцы по таким делам обычно ценят.

«Мы очень рады, что открытие мистера Пальграффа может помочь миллионам человек избежать пагубных последствий сердечно-сосудистых заболеваний, – сказал Хеманс, – однако “АпотеГен” хочет вывести этот препарат на рынок, игнорируя то обстоятельство, что первым его открыл мой клиент».

У президента «АпотеГен» «Таймс» интервью тоже не брала, ограничившись лишь шаблонным комментарием его пресс-секретаря: «“АпотеГен” категорически отрицает любые нарушения патентного права и планирует всеми силами защищать себя от подобных ложных обвинений. Мирного соглашения не будет».

Статья завершалась этой цитатой, и я смотрел на нее, прокручивая эти слова у себя в голове.

Мирного соглашения не будет.

Вот зачем потребовалась крайняя мера – похищение детей. Они знали, что это единственный способ обеспечить нужный результат.

Осознание чудовищности ситуации, в которой я оказался, нахлынуло на меня, как штормовая волна. Это было очень громкое дело, на кону стояли миллиарды долларов, не говоря уже о будущем сердечно-сосудистых заболеваний. И с личной, и с профессиональной точки зрения оно могло считаться самым значимым за всю мою судебную практику.

За каждой стадией процесса будет пристально следить великое множество средств массовой информации, от специализированных сайтов до крупнейших телеканалов. За его ходом будет внимательно наблюдать не только страна, но и весь мир.

И вся эта огромная аудитория будет ждать от меня беспристрастных, трезвых решений, видеть во мне облаченный в мантию символ власти, Его Честь судью, твердой рукой сжимающего штурвал правосудия.

Между тем как я ровным счетом ничего не решал. Похитители уже доказали свою власть над каждым моим решением – я не мог даже волосы расчесать на другой пробор. Если они прикажут явиться на заседание голым, мне придется подчиниться. Я был куклой, которую дергают за ниточки невидимые руки.

Не отреагируй я должным образом на малейшее движение этих рук, и это будет стоить жизни моей дочери.

На какое-то время меня парализовал масштаб происходящего – я был в ужасе от необходимости что-то предпринимать, – и я неподвижно замер в кресле, обхватив себя руками. Я даже не был уверен, что смогу встать, – у меня дрожали ноги.