Лес теней - Франк Тилье (2019)

В то время Дофру было лет тридцать пять – сорок. Талантливый, привлекательный психолог… в одночасье ставший инвалидом. Когда он пришел в себя, то оказался в помещении, полном датчиков. Каково это – вдруг обнаружить, что простыни скрывают неподвижные ноги?! Пытаться пошевелить ими, пошевелить правой рукой, которой больше нет, но она все еще чешется, зудит, горит?!. Увидеть свою собственную плоть, дотронуться до костей?!. Обрубки. Истерзанное тело. Живое. Ощутить себя черепахой, которую перевернули на спину, и она сучит лапами, пока не умрет?!. Каково это – знать, что ты больше никогда не почувствуешь, как твои ступни ласкает прибой, как пальцы ног погружаются в теплый песок? Жалкие останки. Желание сбежать и невозможность это сделать. Инвалидное кресло. Ad vitam aeternam[26].

Давид продолжил спуск в ад. Дофр рассказывает о фантомной боли в течение недель. О прострелах в несуществующей правой руке, таких сильных, что ему постоянно дают производные морфина… Потом о терапевте, который делает массаж пустоты… Бесполезный, но успокаивающий. Чтобы дать понять этому тупому мозгу, что конечность уже не существует…

И вдруг снова появляется Бурн. Гангрена, разъедающая страницы.

Сегодня ко мне опять зашел Бурн. Он остается все дольше и дольше, очень много говорит. Я его не слушаю, он мне не интересен. Но я позволяю ему говорить. Почему?

Он моя тень, тот, кто ходит вместо меня. Каждый день я, подобно собаке, которая с нетерпением ждет возвращения хозяина, жду его появления.

Он сел на подоконник и сказал, что убьет меня, если я не выкарабкаюсь.

В моей палате Бурн забывает о собственных проблемах. Он почти уже не считает. Только иногда чуть шевелит губами. Как ни удивительно это прозвучит, но он поправляется…

Визиты стали ежедневными. Давид не мог прийти в себя от изумления. Ни малейшего намека на Палача, убийства, фантазии. Образцовый тип, который помогает и ободряет. «Брат, отец, клоун, ребенок» – так называет его в своем дневнике Артур.

Сегодня он показал мне сценку Колюша[27], и я много смеялся. У меня даже челюсть заболела. Я не смеялся уже два месяца.

«Клоун»… Чем объяснить тот факт, что серийный убийца, который заставляет женщин калечить своих мужей, мучает их самих, а потом душит их дьявольским способом, приходит возиться с инвалидом?

Как это вообще возможно?

Давид глубоко вздохнул. Книги, статьи и репортажи о Палаче передавали лишь поверхностную сторону этого существа, его темную сторону. Теперь-то Давид понимал, почему полицейские предпочли скрыть эту часть истории Палача, сделали так, чтобы Артур хранил молчание о своем пациенте, а впоследствии сменил место жительства.

Потому что убийца, который помогает психиатру вернуться к жизни…

Невозможно. Удивительно.

Палач должен был остаться в глазах окружающих чудовищем. На кону стояли президентские выборы.

Тетрадь подходила к концу.

Сто пятнадцатый день после несчастного случая. Артур объясняет, как вышел из больницы, описывает первые дни пребывания дома, ему помогает некий Кристиан, тот самый Кристиан без пальца. Почерк спокойный, бойкий, Артур стал настоящим левшой. Чувствуется облегчение, нечто, похожее на возрождение. Свобода. Целые страницы изрисованы набросками инвалидного кресла в разных ракурсах, Артур дал ему имя – «Dolor»[28]. Из-за страданий. Его страданий. Быть может, именно по этой причине старик даже теперь продолжает требовать, чтобы никто не смел дотрагиваться до его кресла. Чтобы никто не касался его страданий.

Последний лист тетради: 2 июля 1979 года. Последняя исповедь.

Я покончил с прошлым. Все, что было раньше, нужно забыть. Дом, психологию, пациентов, больницу. К Бурну это тоже относится. Мне это далось нелегко, но я попросил его больше не приходить ко мне. Я увидел, как он съеживается на глазах. Кажется, я еще никогда и никого не обижал так сильно.