Три цвета любви - Олег Юрьевич Рой (2020)

Про спецов Леля сказала просто так, чтобы он отвязался. Ни нарядов, ни косметических и тому подобных процедур ей сейчас совершенно не хотелось. Хотелось, наоборот, забиться в угол… Стоп. Опять? Но тогда получится, что она, Леля, и впрямь беспомощная кукла, которая без костылей шагу ступить не может. Это еще обиднее, чем то, что у Дима — свои дела. Нет-нет, она справится!

Ульяна, остававшаяся с Лелей в первые дни, уже вернулась в свою квартиру, но заезжала каждый день. Говорила «привет», окидывала мать оценивающим взглядом, соглашалась на чашку кофе, а то и на «вкусненькое». Леля старалась специально к ее появлению что-нибудь изобрести. Самой есть не хотелось, даже тренировки и прогулки аппетита не пробуждали, так что она перебивалась йогуртами, сыром и фруктами. Но кухонные хлопоты как будто утишали клокочущую внутри бурю, привычные действия успокаивали не хуже (а может, и лучше) любых громко рекламируемых успокоительных. Да и буря внутри, если честно, бушевала уже далеко не столь… бурно. Тоска по Леньке еще не отпустила, но ее грызущая хватка как будто постепенно слабела.

Поэтому, даже рассердившись на Дима, ни ежеутренние гонки на месте, ни ежевечерние прогулки Леля не бросила. От них действительно было легче. Не так саднило в подвздошье, и к горлу перестало подкатывать.

* * *

Молнию на правом сапоге заело аккурат посередине. Леля подергала бегунок — безнадежно. И что теперь? Резать ножницами? Если попробовать осторожненько, по тканевой основе молнии… молнию потом какой-нибудь сапожник наверняка сумеет заменить. Но вдруг промахнешься?

Ну да, глупо так расстраиваться. Всевозможной обувки у нее имелось достаточно. Но эти сапоги были любимые: невероятно удобные, с идеальной колодкой, из мягчайшей, хотя и довольно толстой кожи, приношенные по ноге, как тапки, и в то же время очень изящные. Жалко.

Она раздраженно сбросила левый, на котором молния вела себя прилично, и попыталась стащить полузастегнутый правый. Через пару минут стало жарко — ах да, она ведь уже оделась. Отороченная норкой курточка повисла на стойке для зонтов, а Леля вновь вступила в борьбу с сапогом, время от времени дергая застрявший бегунок. Тот сидел намертво. Сам же сапог вроде бы потихоньку поддавался — все-таки кожа была действительно очень мягкая.

— Только бы не лопнул, только бы не лопнул, — бормотала она, пытаясь вытянуть упирающуюся пятку, и уговаривала сапог: — Ну давай, милый, давай же, потихонечку, я знаю, ты можешь, я тебя потом к лучшему мастеру отнесу!

Уф!

— Терпение и труд все перетрут! — Леля устало привалилась к стене, погладила упрямый сапог и зачем-то опять дернула бегунок. Тот пошел как по маслу. Подвигала задумчиво туда-сюда — скользит, никаких проблем.

— Ну и что это было? — строго вопросила она, обращаясь к сапогу.

Тот безмолвствовал. Зато стало слышно, как в замке ворочается ключ. Тихонечко — в их доме даже кофемолка работала «под сурдинку», — но звук был вполне отчетливый. На какое-то крошечное мгновение Леле вдруг подумалось, что все жуткое, тяжкое, не позволяющее дышать, все, чем были заполнены предыдущие недели, — это лишь сон, гадкий, мерзкий, страшный. Вот сейчас дверь откроется, а на пороге — Ленька. В грязных брезентовых штанах, с потрепанным рюкзаком, гордо размахивающий связкой рыбы.

Глупо, конечно.

Дверь распахнулась, впуская мамулю.

— Во-от! — весело пропела та. — Решила тебя проведать. Думаю, скучаешь в одиночестве. А ты, оказывается, куда-то намылилась. Куда это? — Екатерина Александровна посмотрела на дочь с некоторым подозрением.

— Гулять, мам, — довольно сухо ответила та.

— Гу-уля-ать? — протянула мамуля с таким изумлением, словно Леля сообщила, что подрядилась работать дворником. Или киллером.