— Уходи, — как будто не своим, скрипучим каким-то голосом потребовала Леля. — Ты жестокий человек. Тебе, наверное, хотелось, чтобы я тоже в речку прыгнула? Тогда зачем ты меня спасал? Я уснула и не проснулась бы — и все бы закончилось! А ты приперся и зачем-то меня спас. Зачем? Чтоб я изображала из себя всю жизнь скорбящую вдову? Иди к черту! Лени нет. И не будет! Но я-то живая пока!

— Да живи бога ради, кто ж тебе запрещает?

— А вот это все тогда что такое? Не делай того, не делай другого! Как будто мне пять лет. Это что?

— Лель… Осторожность… Просто осторожность.

— Осторожность? — Она окончательно рассвирепела. — Ты, рыба бесчувственная! Да ты просто завидуешь! Разве не ты меня уговаривал не топить себя в горе, вынырнуть, вспомнить, что жизнь продолжается? Не ты? А теперь? Или ты сам на Ленино место метил? А теперь тебе досадно и завидно, что я другому досталась! Завидно, да?

Она совсем не хотела обижать Дима — верного, надежного, всегдашнего. Но зачем, зачем он говорит такие ужасные вещи? Зачем он сам ее обижает? Ничего, она потом извинится, скажет, что погорячилась. Только пусть и он тоже… перестанет ее обвинять. Пусть скажет, что был не прав.

Дим, однако, извиняться явно не собирался. Он… смеялся. С удовольствием, почти взахлеб, так что на глазах выступили веселые искрящиеся слезинки.

— Ну ты даешь! — едва выговорил он сквозь смех, мотая головой и фыркая, как лошадь. — Лель, ты, конечно, очаровательная женщина, но, ей-богу, только не обижайся, меньше всего мне хотелось бы заполучить тебя в свою постель. И поверь, с моей личной жизнью все в порядке, у меня нет причин завидовать кому бы то ни было.

— Это ты так говоришь! Сказать можно все что угодно! — выпалила она по инерции, уже чувствуя, впрочем, что обидное «не хотел бы тебя в свою постель» — чистая правда.

Пожав плечами, он потыкал в экран планшета, повернул к ней:

— Смотри сама. Я не привык своим нижним бельем размахивать, но если уж тебе так припекло, можешь убедиться…

Сперва Леля даже не поняла, в чем, собственно, она должна убедиться. Ну фото и фото. Курортное. Ослепительно белый песок (Мальдивы, что ли, мелькнуло в голове), ослепительно изумрудный океан, ослепительно синее небо и в центре — двое мужчин. Тоже вполне… ослепительных. Оба стройные, подтянутые (она покосилась на Дима — ну да, у него отличная фигура, но настолько?), загорелые, чем-то неуловимо похожие. Как могли быть похожи двоюродные братья, например. Но мужчины на снимке братьями не являлись. Уж больно небратскими выглядели их объятия и обращенные друг к другу улыбки — нежные, ласковые, почти неприличные… Господи, неужели…

Она вытаращилась на Дима:

— Ты… ты… ты что? Ты… с мальчиками? Ты никогда не говорил…

Он пожал плечом:

— С какой стати? Тебе не кажется, что мои сексуальные предпочтения никого не касаются? Я и дальше бы не говорил, но ты очень уж сильно на меня напала. Пришлось слегка защититься. И, кстати, не с мальчиками, как ты выражаешься, а со своими же ровесниками. Плюс-минус. Так что пойми, если бы я и мечтал заполучить кого-то в свою постель, то не тебя, а твоего мужа. Нет-нет, не подумай дурного, Леня был натурал трехсотпроцентный. Но если бы… Да и то как сказать… — Он дернул плечом, словно муху отгонял. — Ленька не в моем вкусе.

Ни голос у Дима не дрогнул, ни взгляда он не отвел — однако Лелька как-то моментально поняла: врет. Сработала ли пресловутая женская интуиция (никто не знает, что это такое, но мужчины, когда не желают признавать женский интеллект, всегда ее вспоминают) или неведомое мистическое «верхнее чутье», бог весть. Но Леля увидела — врет — так ясно, словно это было написано на гладком Димовом лбу.