Перед падением - Ной Хоули (2017)

Скотт на некоторое время умолкает и наносит на стену несколько штрихов углем.

— Вы когда-нибудь пробовали спать на дереве? — спрашивает он немного погодя. — Это очень трудно. Чтобы заснуть на дереве, нужно быть пантерой. Свет в окнах поочередно стал гаснуть. Я забыл захватить с собой еду, и свитер тоже. В общем, еще через некоторое время слез с дерева и пошел домой. Задняя дверь была не заперта. Мама оставила на столе тарелку с едой и записку: «Мороженое в холодильнике». Я поел в темноте, а потом поднялся наверх и лег спать.

— Ну и что?

— Ничего. Просто в моей жизни был такой эпизод.

Скотт чертит углем по стене, изображая тень. Лейла, лежа на боку, поднимает вверх руку и ногу.

— В новостях сказали, что тот мальчик, которого вы спасли, перестал говорить. Вроде бы после авиакатастрофы он не произнес ни слова. Не знаю, откуда телевизионщикам это известно, но так они утверждают.

Скотт потирает лицо, оставляя угольные пятна на виске.

— Когда я пил, — сообщает он, — то болтал без умолку. Трещал без конца. Мне казалось, я говорю то, что люди хотят слышать. Или провоцировал их, дерзил им, считая необходимым высказывать правду в глаза.

— Какой напиток вы предпочитали?

— Виски.

— Это очень по-мужски.

Скотт снимает колпачок с желтого маркера и задумчиво проводит им линию на большом пальце своей левой руки.

— А когда я бросил пить, то перестал и болтать, — продолжает он. — Что, собственно, я мог сказать? Для того чтобы говорить, нужен — не знаю, как это объяснить, — оптимизм, что ли. Я перестал понимать, в чем вообще цель общения. Имеет ли хоть какое-то значение, что именно мы говорим друг другу и для чего это делаем? Вот такие мысли приходили мне в голову.

— У того, о чем вы сейчас говорите, есть название, — замечает Лейла. — Обычно такое состояние называют депрессией.

Скотт откладывает маркер и медленно поворачивается кругом, оценивая сделанное. Теперь, когда комната приобрела цвет, глубину и форму, на него вдруг наваливается страшная усталость. Он замечает, что Лейла сняла платье и лежит на диване совершенно нагая.

— Вижу, вы не шутили насчет белья, — говорит Скотт.

Лейла улыбается:

— Всю ночь я была счастлива, зная, что у меня есть секрет. Все говорили про катастрофу самолета, гадали, из-за чего это произошло. Может, теракт или некая тайная организация начала кампанию под лозунгом «Убей богатенького»? А если какие-нибудь типы из Северной Кореи, чьи деньги отмывал Киплинг, решили расправиться с ним, чтобы он их не сдал? Жаль, что вас там не было. Потом разговор принял другое направление. Все эти набитые деньгами представители элиты стали рассуждать про мальчика — про то, заговорит он когда-нибудь или нет. И про вас тоже.

Лейла пристально смотрит на Скотта. Он идет в кухню и, открыв кран, смывает над раковиной остатки угля и помады со своих рук. Когда он возвращается в гостиную, видит, что диван пуст.

— Я здесь, — доносится голос Лейлы из спальни.

Скотт на минуту задумывается о том, что должно случиться после того, как он присоединится к хозяйке апартаментов, лежащей в постели. И идет в кабинет, где стены все еще остаются белыми. Это вызывает у него неприятное ощущение назавершенности проделанной работы. Поэтому он прижимается торсом, покрытым пятнами угля, помады и свеклы, к штукатурке, оставив на ней отпечаток своего тела. Потом он подходит к столу и снимает телефонную трубку.

— Я вас разбудил? — спрашивает он, когда Элеонора отвечает на его звонок.

— Нет. Мы уже встали. Ребенку приснился кошмар.

Скотт представляет себе, как маленький мальчик беспокойно ворочается в постели.

— А что он сейчас делает?

— Ест овсянку. Я пыталась снова его уложить, но он так и не заснул.

— Я могу с ним поговорить?