Перед падением - Ной Хоули (2017)

— Верно, Рэйчел. Так вот, поскольку Рэйчел среди выживших в авиакатастрофе нет, весь фонд целиком переходит к Джей-Джею. В него включено все недвижимое имущество — таунхаус в Манхэттене, дом на Мартас-Вайнъярд и особняк в Лондоне.

— Где? В Лондоне? — снова встревает Дуг.

— Кроме того, — продолжает мистер Пэйдж, не обращая внимания на его реплику, — в завещании выделены крупные суммы в наличных деньгах и активах на нужды целого ряда благотворительных организаций. Примерно тридцать процентов от общего объема портфеля. Остальное пойдет в фонд Джей-Джея. Доступ к деньгам он будет получать поэтапно на протяжении следующих сорока лет.

— Сорока лет, — повторяет Дуг и хмурится.

— Нам ничего не нужно, — говорит Элеонора. — Это его деньги.

Теперь уже Дуг пинает ее под столом.

— Вопрос не в том, что вам нужно, а что нет, — говорит юрист. — Речь идет о выполнении завещания супругов Уайтхед. Мы все еще ждем официального извещения об их смерти. Однако в сложившейся ситуации я бы хотел высвободить некоторую часть наследства уже сейчас.

Одна из женщин, та, что сидит по левую руку от Ларри Пэйджа, вручает ему хрустящий манильский конверт. Он открывает его. Внутри лежит всего лишь одинокий лист бумаги.

— Если исходить из его нынешней рыночной цены, — говорит Пэйдж, — стоимость фонда составляет сто три миллиона долларов.

Сидящий рядом с Элеонорой Дуг издает такой звук, словно кто-то сдавливает ему гортань. Лицо Элеоноры вспыхивает. Она смущена алчностью, которую так явно демонстрирует ее супруг, и знает, что если посмотрит на Дуга в эту секунду, то увидит на его лице дурацкую ухмылку.

— Большая часть наследства — шестьдесят процентов — станет доступной Джей-Джею по достижении им возраста сорока лет. Пятнадцать процентов — после того, как ему исполнится тридцать. И еще пятнадцать — в двадцать один год. Оставшиеся десять процентов предназначены для того, чтобы он получил соответствующее воспитание и образование в детские и юношеские годы.

Элеонора буквально чувствует, как сидящий рядом с ней Дуг в уме лихорадочно пытается произвести подсчеты.

— Эти десять процентов составляют десять миллионов триста тысяч долларов — если опять-таки исходить из текущей рыночной стоимости наследуемых активов, — вносит ясность в ситуацию Ларри Пэйдж.

Элеонора видит, как за окном летают птицы. Она вспоминает, как несла мальчика на руках к машине в тот день, когда они с Дугом забирали его из больницы. Он оказался тяжелым — гораздо тяжелее, чем она думала. У них не было детского сиденья-бустера, поэтому Дуг сложил стопкой на заднем сиденье несколько одеял. Потом они остановились около универмага «Таргет» и некоторое время сидели молча, слушая, как двигатель работает на холостом ходу. Затем Элеонора посмотрела на Дуга.

Сделав непроницаемое лицо, тот спросил: «Что?» — «Скажи им, что нам нужно сиденье-бустер. И объясни, что ребенку четыре года». Дуг явно хотел заспорить: «Кто, я? В «Таргете»? Да я ненавижу этот чертов «Таргет!» — но не стал этого делать, а молча толкнул плечом дверь, выбрался на улицу и отправился в магазин. Элеонора обернулась, посмотрела на сидящего на заднем сиденье Джей-Джея и спросила: «Ты в порядке?»

Мальчик кивнул, и его тут же вырвало на спинку водительского сиденья.

В разговор вступает сидящий слева от Пэйджа мужчина.

— Миссис Данливи, меня зовут Фред Каттер. Моя фирма управляет финансами вашего погибшего зятя.

Значит, он не адвокат, думает Элеонора.

— Я занимался разработкой финансовой схемы по оплате текущих ежемесячных расходов и расходов на образование детей семьи Уайтхед, — продолжает тем временем Каттер, — с которой буду рад ознакомить в любое удобное для вас время.

Элеонора, сделав над собой усилие, бросает взгляд на Дуга. Как она и предполагала, он улыбается.

— Вероятно, распорядителем фонда являюсь я, — предполагает Элеонора. — Ведь так?