Никто не умрет - Шамиль Идиатуллин (2013)

Дилька дернула плечом, не сводя с меня восторженного взгляда. Неинтересно ей было про себя. Ей хотелось про меня послушать. Любила она меня, что ли. Или считала, что вся движуха сейчас вокруг меня творится. А движуха-то и впрямь творилась вокруг меня — с обидным таким избытком. Вытерплю. Лишь бы на моих больше не падало.

— Диль, а däw äni не приходила, не звонила? — вспомнил я.

— Она же в Арске, — удивилась Дилька.

— Да не, она приехала и никак… А, ёлки, она ж ни адреса Гуля-апы, ни телефона… Сейчас ей позвоним.

Школьный звонок успел первым.

— Ладно, — сказал я. — Потом. Или, может, опоздаешь ненадолго?

Дилька испуганно помотала головой, аж косичкой по щекам себе надавала. Я взял ее за руку и быстро повел на первый этаж, к салажатам, приговаривая:

— Не боись, нарываться не бум. Пошли к тебе, пошли-пошли. Я после урока прибегу, мы с тобой вместе позвоним и… И все будет ок, да ведь?

Дилька кивнула, улыбнулась и юркнула в класс.

Я постоял, улыбаясь ей вслед, и неторопливо пошел за сумкой. Я правда думал, что торопиться некуда. Что я прибегу к сестре после этого урока. И что все будет ок.

3

— Измайлов, ты решил на бис выступить?

Графичка смотрела на меня с неудовольствием, а старшаки из десятого вроде класса — с ехидным интересом. Вот это я называю правильной реакцией на явление школьника в начале чужого урока. Правда, пялились не все — некоторые переговаривались, скривив физиономии.

— Людмил Санна, простите, я, кажется, сумку у вас оставил, можно заберу? — выпалил я, вдохнул и понял, чего народ кривится.

В классе стоял запах, чужой, тревожный и странно знакомый. На залитом пепелище так пахнет, а в школе-то откуда? Ну, пусть сами с этим разбираются, мне спешить надо.

По недовольному кивку Людсанны я влетел в класс, осмотрелся, подцепил сумку, которую придурки старшаки успели отпинать к задней стенке, поблагодарил, быстро выскочил в коридор и только там вдохнул. Надо было постоять и подумать над тем, как странно и ловко складываются запахи, взгляды и слова. Но мне ж не до того. Я ж старательный школьник, думать не приучен. Приучен учиться, слушаться и не опаздывать. Вот и помчался на пятый этаж.

— Можно, Венера Эдуардовна? Вошел и отшатнулся. На алгебру я смело захожу. Матичка тетка не вредная и ко мне относится неплохо. Я к ней тоже, между прочим, хотя она меня вечно на всякие олимпиады посылает, а они по воскресеньям и, что обидно, без мазы: там насыпается куча прыщавых гениев с циферблатами вместо глаз, с ними посоревнуешься. Зато схожу на олимпиаду — и неделю меня не трогает ни завуч, ни директриса по поводу прически и вызывающего смеха. А неделя — это немало.

Классом я не ошибся и кошмарного приема не встретил, а отшатнулся от запаха — примерно такого же, какой остался на географии. Техничка тетя Оля на переменах по классам с горелым пылесосом бегает, что ли? И как поспевает. С такой прытью ее можно в олимпийскую сборную включать. Странно, что наши запаха не чуют. А, вон Димон с Михасем кривятся и на меня глядят тревожно, а остальные опять — по струночке и зрачки в доску. Или на матичку.

Матичка тоже не обращала внимания ни на запах, ни на меня. Она писала что-то длиннющее на доске.

Основная доска у нас интерактивная, как бы электронный планшет в полстены. Такие почти во всех классах установлены. Но их никто не любит, ни ученики, ни учителя. Писать надо специальной заостренной штукой, которая скрипит, как пенопласт по стеклу. А самый прикол, что процессор у доски не слишком быстрый и тупо не успевает обрабатывать движения стилуса. Так что вместо ровной строчки на доске появляются разрозненные знаки с неожиданными дырками.